"Юрий Нагибин. Моя золотая теща (Повесть)" - читать интересную книгу автора

лицо оставалось румяным и свежим.
Еще до того, как я попал в семью, мне пришлось срочно пересмотреть свои
представления о пьянстве. В моей прошлой среде меня считали лихим выпивохой,
здесь я долго ходил в непьющих. Понадобилось немало времени и сил, чтобы
исправить репутацию. Я научился опохмеляться. Стопка водки, взятая натощак,
или пара пива мгновенно снимали головную боль и тяжкую похмельную одурь.
Передо мной открылись безбрежные горизонты. В незабываемую пору моего
жениховства я стал настоящим пьяницей.
В одну из пьяных ночей я остался у Гали. Затем я стал делать это все
чаще и чаще. Дашу она мне не заменила, но я знал, что Дашу мне не заменит и
сама Даша.
А потом меня пригласили на дачу, и я понял, что это как бы признание
моего официального статуса претендента на Галину руку. Сам я себя таким еще
не считал. Собственно говоря, с этой поездки и начинается моя история, до
этого была присказка...

Он действительно думал, что едет на дачу. Ни на мгновение у него не
мелькнуло, что он едет за судьбой, в рай и ад, в страну, жителем которой он
не мог и не должен бы стать, даже приняв все ее законы, обычаи, правила. Тут
не его климат, не его атмосферное давление, не его язык, не его смех, не его
музыка, не его страсть, не его все. Так и не став близким и понятным, этот
чужой мир на годы закрутит его своей сумасшедшей каруселью, скорежит ему
душу, исказит зрение, но он не будет сознавать этого, потому что утеряет
память о себе прежнем.
Зачем я путаюсь между "он" и "я"? Сам толком не пойму. Иногда мне
кажется, что я совсем не знаю того молодого человека, который некогда был
моим "я". И тогда, естественно, начинаю называть его "он", как бы не беря
ответственности за чужие мысли и поступки. А иногда этот чужак не более чужд
мне, чем та серая маска, которая ныне смотрит старыми больными глазами из
глубины круглого зеркальца во время утреннего бритья. У меня нет близости с
этим отражением, ибо не верится, что можно так износить свой земной образ,
но все-таки приходится согласиться, что это я и другого нет. Говоря о том
далеком, неправдоподобно молодом человеке в первом лице, я невольно начинаю
с ним сливаться. Может, в конце концов это "я" из прошлого приживется ко мне
настоящему?
Итак, это я ехал в большой правительственной машине, содранной с
американского "линкольна", только эмблема была другая: вместо устремленной
вперед серебряной борзой или хортой - пластмассовый красный складчатый
флажок на радиаторе. Вел машину ярко-рыжий шофер Колька, пассажирами были:
мы с Галей, ее дальний родственник, чернявый неприятный парень Пашка
Артюхин, и ухажер Гоша, соблазнявший ее Америкой. Его посылали туда каким-то
техническим советником, а по старым правилам на постоянной работе за рубежом
может быть лишь человек семейный, морально устойчивый. Уже разменявший
четвертый десяток, Гоша задержался в холостяках и сейчас должен был срочно
жениться. Он действительно каждую фразу начинал с "эт-това", как будто
работал на свое прозвище. Как потом оказалось, в нем гармонично сочетались
жесткий практицизм, патологическая скупость с доверчивостью и какой-то
наивной тягой к культуре.
Да, чуть не забыл Катю, неизменную спутницу Гали на всех путях ее,
правых и неправых. Считалось, что она влюблена в меня. Мне кажется, что эту