"Юрий Нагибин. Афанасьич (Приключения-90) " - читать интересную книгу автора

системе такой охламон работает. Он распахнул дверцу, вышел из машины. "Ты
как смеешь меня тыкать? Пусть я все правила нарушил, обязан мне "вы"
говорить. Тебя чему учили, дуботол? Гнать тебя в шею из ГАИ!" Тут парень
наконец увидел генеральские лампасы и заткнулся. Но коли Шеф разойдется, его
не остановишь. В общем, парня в тот же вечер отправили в Потьму, а Шеф,
бедняга, зачихал и заперхал, еще бы - на дворе ноябрьская стынь, а он в
одной пижаме и тапочках.
И с каким-то особым теплом вспомнилось Афанасьичу, что он увидит
сегодня Шефа. Никто из присутствующих не увидит: ни замы, ни помы, ни другие
начальники, а он увидит, хотя человек маленький - в сорок восемь лишь до
капитана дослужился. Впрочем, он не считал свое звание таким уж низким.
Когда после детдома его призвали в армию и направили в органы правопорядка,
то и звание старшины казалось недосягаемым. Он не принадлежал к числу бойких
умников, расторопных ловкачей, умеющих быть на глазах, брал только
исполнительностью. Правда, любое задание ему надо было подробно
растолковать, "разжевать" - говорили нетерпеливые начальники, иначе он не
терялся даже, а бездействовал, как механическая игрушка, которую забыли
завести. Но если толково и подробно объяснить, что к чему, у Афанасьича не
случалось ни промаха, ни осечки, как и на учебных стрельбах. Это было еще
одно качество, обеспечивающее счастливую, хоть и скромную, службу
Афанасьича. Верный глаз и твердая рука делали его непременным участником
различных соревнований по пулевой стрельбе, где он неизменно завоевывал
призы. Начальству это, естественно, льстило: кубки, бронзовые статуэтки и
вымпелы Афанасьича украшали клубный музей славы. Но чуждый спортивного
честолюбия и сильно загруженный Афанасьич был рад, когда его освободили от
участия в соревнованиях. Тренировок он, впрочем, не бросал, держал себя в
форме. И сейчас, на пороге пятидесяти, Афанасьич был крепок, как кленовый
свиль, и надежен, как мельничный жернов. И все же только нынешний Шеф
угадал, что Афанасьич годен на что-то большее, нежели обычная рутинная
служба с ночными дежурствами, топтаньем возле ресторанов и других опасных
мест человеческого скопления, и вечный старшина Афанасьич за десять лет
прошел путь до капитана. Красивое, хорошее звание, другого ему и не надо.
Афанасьич вышел из зрительного зала. В фойе попискивали скрипочки,
покрякивали трубы - музыканты настраивали инструменты. Праздничные танцы в
клубе всегда проходили под оркестр, хотя тут имелась превосходная японская
техника. Но разве сравнить по чистоте и нарядности звука живые инструменты с
проигрывателем. Афанасьич даже в молодые годы не был любителем шаркать
ногами, он спустился в буфет, где собиралась публика посолиднее.
Его появление было сразу замечено. Послышалось: "Афанасьич, к нам!"...
"Афанасьич, белого или сухарика?"... "Афанасьич, просим к нашему шалашу!"...
"Афанасьич!... Афанасьич!"... Афанасьича замечали в любом многолюдстве: в
буфете или в концертном зале, на собрании или в зоне отдыха, куда выезжали
по воскресеньям целыми семьями. Афанасьич не обладал привлекающей внимание
внешностью: среднего роста, бесцветный, лысый, рыхловатый; последнее было
обманчивым: глянешь - тюфяк, тронешь - гибкая сталь. Он как-то растворялся в
окружающем, но сослуживцы узнавали его спиной. И вот уже тянутся со
стаканами, бокалами, рюмками. Культяпый нос Афанасьича чует запах гнилой
соломы - виски, раздавленного клопа - просковейский коньяк, мочи -
московское пиво, бензина - столичная, матушка. Хочется отведать и того и
другого, но нельзя, он перед делом никогда не пьет, ни грамма, хотя на