"Юрий Нагибин. Афанасьич (Приключения-90) " - читать интересную книгу автора

редкость крепок к выпивке. Впрочем, эту свою крепость Афанасьич ни разу не
подвергал серьезной проверке, будучи по природе своей трезвенником, но
твердо знал, что его с ног не собьешь. Он любил жизнь в ее чистом,
незамутненном виде: работу, сослуживцев, Шефа, последнего - до обожания,
свою опрятную, как у девушки, однокомнатную квартиру, телевизор, особенно
фильмы о войне, хорошие книги про шпионов, репродукции в "Огоньке" и
оперетту. Женщины для него не много значили. А может, справедливо другое:
слишком много значили, он всегда был влюблен в какую-нибудь недоступную
красавицу: в Софи Лорен, английскую королеву, Эдиту Пьеху или Галину
Шергову. Впрочем, один женский образ преследовал его с молодых дней, когда в
кинотеатре повторного фильма он посмотрел довоенную музыкальную комедию.
Героиня фильма, веселая, с солнечной головой, дерзко вздернутым носом и
легкой, доброй улыбкой, стала такой же властительницей его сердца, как
Дульсинея Тобосская - сердца Дон Кихота. Правда, Рыцарь Печального Образа и
помыслить не мог о другой женщине, Афанасьич же допускал совместительниц. Но
остальные воображаемые возлюбленные как бы накладывались на этот
изначальный, фоновый образ, ничего не отнимая у него, а подруги из живого
тела не имели над ним власти. Лишь эфемерные образы владели его душой, делая
ее сильнее и чище. Не питая иллюзий, он хотел быть достойным своих избранниц
и не расходовал себя на плоскую обыденщину.
В последние годы он довольствовался вдовой летчика-испытателя, называя
ее в интимных мужских беседах: "одна чистая женщина, которую я навещаю". Эта
женщина, его ровесница, выглядела немного моложе своих лет, была опрятна,
обходительна, ничего не требовала, сама ставила бутылку и ужин и при этом
смотрела так, будто Афанасьич ее благодетельствовал. Однажды Афанасьичу
захотелось выяснить, чем он сумел так обаять чистую женщину, которую
навещал. Она долго думала, наморщив маленький лобик, а потом сказала
застенчиво: "Вы непьющий". Странное дело, Афанасьич никогда не мог
вспомнить, как она выглядит. Возникал некий женский абрис и тут же
заполнялся чертами его главной избранницы, той, что просвечивала сквозь все
иные прелестные и недоступные образы. Никто, конечно, не подозревал, что
пожилой капитан, недалекий исполнительный службист, скучноватый в общении,
но заставляющий уважать себя за спокойную надежность и прямоту поведения,
живет в идеальном мире, сотканном его воображением.
Афанасьич мягко отверг все предложения выпить, ребята не настаивали,
сразу поняв, что в день, когда им положено отдыхать и веселиться, Афанасьичу
надо выполнять ответственное задание. Его всегда удивляла чуткость, с какой
его сослуживцы угадывали такие вещи. Мало ли почему человек, и вообще-то
почти не пьющий, отказывается от рюмки: голова болит, устал, в гости
собрался, но они безошибочно распознавали ту единственную причину, которая
исключала уговоры. Вот и сейчас разом отстали, но в их потеплевших взглядах
читались понимание и ласка.
Он еще немного потолкался среди своих, как бы заряжаясь их теплом, их
дружеским участием. Не потому, что нуждался в поддержке, он всегда полагался
только на самого себя, а потому, что был теплым человеком, отзывчивым на
всякое добро. При этом он не имел близких друзей, и это тоже коренилось в
его идеализме. Афанасьич боготворил Шефа, находился в постоянном внутреннем
общении с ним, на других просто не оставалось чувства.
Афанасьич чурался услуг служебных машин. Даже маленькие привилегии,
которыми не располагает простой народ, разлагают душу, а Афанасьич заботился