"Юрий Нагибин. Афанасьич (Приключения-90) " - читать интересную книгу автора

о своей душе. Да и хотелось пройтись неспешно по вечернему осеннему городу,
еще раз пережить в себе праздник и настроиться на встречу с Прекрасной
дамой. Да, жизнь так богата и непредсказуема, что свела скромного капитана с
экранным Чудом, явившимся ему четверть века назад.
Тот старый фильм был черно-белый, и Афанасьичу пришлось самому
дописывать ее облик, наделяя его красками. Он был уверен, что светлые ее
волосы не белобрысые, пшеничные или пепельные, а золотые, как спелая рожь,
что радужки глаз жемчужные, а не серые и не голубые, что губы у нее румяные,
а щеки рдеют. Ее длинные ресницы круто загибались вверх, открывая все
глазное яблоко. Афанасьич никогда не встречал такого распахнутого,
открытого, не таящего ничего про себя взгляда.
Его удивляло, почему он раньше не видел фильмов с этой артисткой, ведь
она была знаменитостью еще до войны. Оказывается, в сорок шестом ее посадили
за связь с иностранцем. Она жила с американским военным и даже родила от
него дочку, что было строжайше запрещено. Хотя американцы считались нашими
союзниками, но сами только ждали случая, чтобы сбросить на Советский Союз
атомную бомбу. Поэтому фильмы с ее участием были запрещены. Позже, уже в
эпоху волюнтаризма, выяснилось, что посадили ее зря - это было проявлением
культа личности. Ее выпустили, реабилитировали, она опять стала сниматься,
правда, уже в других ролях. Теперь она играла не юных комсомолок, а женщин в
возрасте: больничных нянечек, магазинных кассирш, ткачих со стажем,
заведующих молочными фермами. Она несколько пополнела, утратила летучую
стройность, как-то осела, но осталась улыбка, остались широко распахнутые
глаза, а нос все так же задорно смотрел в небо, утверждая, что владелице его
все нипочем. И чувство Афанасьича к ней не уменьшилось, хотя стало несколько
иным: меньше сосущей тяги к недостижимому, больше сердечности, участия,
какой-то уютной теплоты. Он смотрел на экран, где она уже не любила, не
страдала, не ждала, как прежде, а ругалась, командовала, переживала за
порученное дело или за непутевую дочку, которая привела в дом нигде не
работающего Владика с бородой по пояс и еще хочет, чтобы мать подавала ему
завтрак в постель. Афанасьич смотрел на экран и шептал: милая, милая,
милая!.. Она, правда, была милая, но всю милоту ее Афанасьич постиг, когда
встретился с ней не на экране, а в настоящей, непридуманной, но чудесней
всех сказок жизни. Скажи ему кто раньше, что это возможно, Афанасьич и
спорить не стал бы, разве что улыбнулся б грустно или пожал плечами. Но
жизнь такие номера откалывает, что ни в каком кино не увидишь.
Это случилось совсем недавно. За минувшие годы полуамериканская дочь
выросла, сама стала известной киноартисткой и года два назад перебралась на
постоянное местожительство в Нью-Йорк к своему недавно обнаружившемуся отцу.
О нем долгое время не было ни слуха ни духа, а тут он вспомнил о своей
далекой дочери, прилетел в Москву и увез ее с собой. Он оказался крупным
морским деятелем, и никаких препятствий ему не чинили. Да и какие могут быть
препятствия при коллективном руководстве и возвращении к ленинским нормам?
Дочь огляделась, люто затосковала по матери и принялась звать ее к себе. Та
долго не решалась покинуть родину. После долгих уговоров съездила в Америку,
покаталась по стране, согрелась возле дочки и вернулась домой. Снова
снималась, выступала в концертах и вдруг разом собралась в отъезд. Это
как-то странно совпало с исчезновением ее собаки эрдельтерьера Дэзи, сучонки
дипломированной, лауреата разных международных и союзных конкурсов. Неужели
только Дэзи ее держала? Старой собаке не перенести было долгого перелета.