"Евдокия Нагродская. Гнев Диониса [love]" - читать интересную книгу автора

мы возвращались с одного вечера в знакомом семействе, и я, восхищаясь
одной, очень милой девушкой, спросил: неужели он не заметил ее внимания к
нему? Он пожал плечами и говорит мне; "Я никогда не завожу интриг с
девушками и порядочными женщинами. Са pleure!" ""Это" плачет (фр.)." "Ca
pleure!", не правда ли, милое выражение! Эти господа понимают только
холодный разврат. Они не могут любить порядочной женщины.
- Но порядочный человек не будет ухаживать за девушкой без серьезной
цели, - равнодушно замечаю я.
- Ну, понятно, но нельзя же подходить к каждой женщине с одной
грязной целью, и, если нравится женщина, если ее полюбишь, разве думаешь о
неудобствах или обязательствах - это уже будет не любовь. Вот тогда же
Старк добивался любви одной испанской танцовщицы, слывшей неприступной.
Что он только не выделывал. Подносил ей цветы, сидел часами в ее уборной,
дарил драгоценности, оплачивая ее счета. Я даже был уверен, что он не на
шутку увлекся, так как дрался из-за нее на дуэли. Наконец, она сдалась, и
это событие мы должны были отпраздновать после спектакля в ресторане. Мы
весело ужинали втроем, когда Старку подали деловую телеграмму. Он прочитал
ее и обратился ко мне по-русски: "У меня важное дело, придется несколько
дней усиленно работать, соображать, вести дипломатические переговоры, а я
никогда не мешаю женщин с делами, Берите эту прекрасную Мерседес себе! Не
пропадать же моим двадцати тысячам франков". Я в первую минуту даже не
сообразил, что он говорит, а он очень вежливо обратился к ней и,
почтительно поцеловав ее руку, сообщил ей, что, к его отчаянию, он должен
ехать домой, заняться делами, а свои права на нее от уступает своему
товарищу, то есть мне. Если бы вы видели, как она изменилась в лице.
Вскочила, указала ему на дверь, крикнула; "Вон!" Потом упала головой на
стол и разрыдалась. Он пожал плечами, пожелал нам "спокойной ночи" и
вышел. Ну, судите сами - красиво оскорблять так женщину?
- Конечно, это немного цинично, но ведь этой женщине заплатили, -
говорю я и злюсь на себя, потому что, пока говорит Сидоренко, на меня
нападает какая-то слабость. Я представляю себе его лицо, его глаза, его
губы.
- Татьяна Александровна, дело не в этом! Эта женщина среди рыданий
твердила мне, что деньги тут не играли никакой роли, что по его поведению
она думала, что он полюбил ее и что она была бы счастлива этой любовью, Он
вообще ужасно цинично смотрит на любовь и не верит в нее; он раз устроил
себе такую потеху, что меня от нее просто коробило. Я даже не могу вам
этого рассказать.
- Даже мне, - удивляюсь я.
- Да.
- Что же это, что-нибудь очень неприличное, - говорю я - и мучительно
хочу знать.
- Если хотите, ничего в самих фактах не было неприличного, но смысл,
дух всего - просто одна порнография.
- Ну расскажите, ведь я не наивная барышня.
- Не могу!
- Фу, как глупо, - говорю я, с волнением собирая краски. Писать я
больше не могу и захлопываю ящик.
Сидоренко осторожно берет мой этюд и, смотря на него, говорит:
- Вы - настоящая артистка, Татьяна Александровна!