"Кихару Накамура. Исповедь гейши " - читать интересную книгу автора

популярными пластинки, и я могла почти каждый вечер наслаждаться звучанием
их прекрасных голосов.
Особенно я грезила о прекрасной Итимару, в которой меня восхищало
буквально все - от выбора ею кимоно до самой прически.
Рассказчику ракуго Мимасуя Кокацу было тогда уже за восемьдесят, и
поэтому он ограничивался небольшими отрывками. Он ужасно сквернословил. В
присутствии Кобаяси Итидзо, выступавшего в труппе театра-варьете
"Такарадзука", он, не моргнув глазом, во всеуслышание заявил: "Этот Кобаяси,
или как его там, какой-то фигляр. Он выстраивает своих девочек в ряд,
заставляет их размахивать ногами и за это еще требует деньги.
Возмутительно!"
На одном вечере, устроенном солидной сахарной фирмой "Тайвань", он
съязвил: "Ну вот они, честные изготовители сахара. Неудивительно, что видишь
одни влюбленные слащавые рожи!"
Гостям одного званого ужина, устроенного японским союзом лыжников, он
пренебрежительно заметил: "Что за чушь! Взрослые люди, а двигаются по снегу
на огромных шестах для одежды! У них определенно не все дома".
Нам все это было мучительно видеть, но его всегда чудесно принимали. Он
был занят каждый вечер. Этот ворчливый старик сторонился пожилых гейш,
которым было около шестидесяти и которых он давно знал. Ему больше по душе
было наше общество молоденьких гейш. "Бабули мне не по нутру", - язвил он
при этом.
Хотелось бы мне также упомянуть нашу хакобэя, своего рода уборную,
которая одновременно служила комнатой отдыха. Она была размером около
пятидесяти татами и предназначалась для гейш и артистов.
Там находилось десяток или более больших хиба-ти (жаровен), доходящих в
диаметре до полутора метров. Ярко пылали угли из древесины вишни, сакуры.
Сами печи большей частью изготавливались из павловнии войлочной, были
искусно выполнены и гладко отполированы либо украшены лаковым орнаментом.
Естественно, что вокруг каждой хибати собирались большей частью обычно
люди одного возраста. Лишь в одном округе Симбаси было тогда около ста дюжин
гейш - от двенадцати- или тринадцатилетних учениц до пожилых дам, которым
было под шестьдесят.
Иногда гости опаздывали, и нам приходилось ждать около хибаси. Затем к
нам присоединялись артисты-мужчины.
Некоторых из них я до сих пор хорошо помню, например, рассказчика
ракуго Санъютэй Кимбо или Янагия Микимацу. Выступления Кимба все еще звучат
у меня в ушах, но в хакобэя его занимала лишь одна тема - рыбалка. Микимацу,
напротив, считался охотником за юбками, причем он не обращал внимания на
возраст своей избранницы. И в хакобэя он не оставлял своей охоты.
Затем был еще жонглер Маруити Косэн. Он заставлял вертеться юлу на
ширме или у себя на подбородке. Он мог даже заставить ее вращаться на лезвии
самого настоящего меча.
Не могу забыть китайского актера варьете Рисая. На сцене тот изъяснялся
на ломаном японском, но в хакобэя болтал по-японски как истинный токиец. Его
жена была японкой, а их сын, младший Рисай, кувыркался с полной кружкой воды
в руке, после чего из таинственно опустевшей кружки неожиданно выскакивал
живой кролик. Это поражало нас, гейш, не меньше, чем самих гостей.
Однако моими любимцами были бродячие певцы Осима Хаккаку, Такараи Бакин
и Тэйдзан Итирю-саи. Жена и дочь дядюшки Хаккаку работали гейшами в Симбаси,