"Синъитьиро Накамура. Оживший страх (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

убийства. Но тут же возникло сомнение: ведь на войне не только убиваешь
врагов, есть опасность, что враг убьет тебя самого, - так сможет ли он в
минуту, грозящую ему верной гибелью, хладнокровно и спокойно подставить себя
под удар противника, как того требуют пацифизм и непротивление?
- Поэтому я и не мог безоговорочно объявить себя приверженцем этих
теорий.
Может быть, в таком отчаянном положении сработает инстинкт, и он в то
же мгновение убьет противника. Все будет подчинено инстинкту, разум в данном
случае способен лишь на рефлексии. В юриспруденции есть понятия "уклонение
от опасности" и "необходимая оборона", и, говорят, закон не считает
преступником человека, который в минуту смертельной опасности сталкивает с
обрыва своего соседа или, защищая себя, убивает угрожавшего ему бандита.
Стало быть, если враг готовится уничтожить его, он, повинуясь инстинкту,
возможно, убьет врага, и с юридической точки зрения это ему позволено.
Допустим, он будет по возможности избегать подобных ситуаций, но если все же
окажется в таком положении и станет действовать с расчетом на
позволительность "необходимой обороны", его совесть никогда не сможет с этим
примириться.
Однако, как я уже говорил, в душе его, видно, жило инстинктивное
отвращение к убийству. Он предчувствовал, что любой поступок вопреки этому
отвращению начисто разрушит его личность. И если бы он оформил свое
предчувствие в сознательную мысль, это, наверно, привело бы его к тому, что
я теперь назвал "пацифизмом чистой воды" и "непротивленчеством". Сам он был
с этим согласен и задавался вопросом: в какой мере это развитие было
возможйо в действительности?
Он вспомнил, какой совет дал солдатам Толстой во времена
русско-японской войны. Когда они отправлялись на фронт, Толстой призывал их
стрелять в воздух. Однако если бы и мой друг попытался так же поступить, его
без промедления отдали бы под суд военного трибунала. И он представил себе,
как невыносимы были бы для него физические муки и страх, если бы его
подвергли пыткам.
- Я ведь малодушен как никто, и, стоит мне вообразить нечто подобное, я
прихожу в полное отчаяние.
Поэтому для него было немыслимо, подражая толстовцам, отправиться на
фронт, но бросить винтовку на переднем крае или проповедовать боевым друзьям
антивоенные идеи. А невыполнимое, как бы оно ни было разумно, все же не
может принести никакой пользы.
- Но это не все. В то время меня стал искушать вопрос: всегда ли
действительно справедлива идея полного непротивления?
В университете на три курса старше нас учился одни студент,
придерживавшийся марксистских взглядов. Это был сердечный человек, с
характером уже вполне сформировавшимся. С нами двумя он особенно сблизился,
заботился о нас, помогал советами в новой для нас университетской жизни
(например, мне он передал свое место домашнего учителя); помимо того, он в
большой мере руководил и нашим чтением. И вот он открыл нам, что такое
коммунизм. В те годы коммунистическое движение подвергалось жестоким
гонениям, поэтому он не был членом ни одной из организаций. Окончив
университет, он поступил на службу в крупный банк, хотя был весьма
недоволен, что станет кабинетным исследователем социальных проблем. "Что же
можно сделать в такие времена! Решил проникнуть в цитадель капитализма и