"Синъитьиро Накамура. Оживший страх (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

изучать ее. Я хочу, насколько возможно, послужить делу гибели
капитализма!" - говорил нам очень по-взрослому, с долей самоиронии наш
старший товарищ, которому, по нашим нынешним подсчетам, было тогда года
двадцать три - двадцать четыре.
Для него война, которая шла на континенте, была агрессией японского
империализма. Попросту говоря, враг - японские господствующие классы, а
народные массы Китая - союзники... Следовательно, воевать теоретически
означало быть соучастником империалистической агрессии. (Однако он все же
отправился на фронт. Последние его слова, обращенные к нам, были: "Буду
наблюдать движение истории, поставив на карту собственную жизнь". На войне
он и погиб.)
- Тот товарищ высмеивал мой пацифизм. Он считал, что идея полного
непротивления злу в условиях классовой борьбы может играть лишь реакционную
роль. Как-то он дал мне левый журнал - кажется, присланный из Америки, - на
его обложке была карикатура: босой Ганди рядом с Гитлером и Муссолини в
военных формах, и все трое были названы главарями фашизма. Он утверждал, что
отрицать насилие - то же самое, что отрицать революцию.
Мой друг не знал, как теперь коммунистическая партия оценивает Ганди. И
кроме того, общеизвестно, что оценка сложного явления может в корне
измениться за довольно краткий промежуток времени, но та карикатура на
журнальной обложке потрясла его. И его пацифизм был не настолько уж
теоретически неуязвим, чтобы выдержать многократные нападки старшего друга.
И тут, ограничившись только современным материалом, он разобрался, в
чем противоречие между марксизмом и теорией всеобщего мира. Это
противоречие, коротко говоря, состояло в следующем: допустим, что началась
насильственная революция, - если ты хочешь избрать правильный лагерь, надо
взять в руки оружие, а если ты отрицаешь убийство, это просто невозможно. А
раз нынешняя война на континенте, по марксистскому толкованию, -
империалистическая агрессия, справедливым будет в ней не участвовать, к тому
же такое решение совпадает с точкой зрения сторонников всеобщего мира.
Поэтому, какой теории ни придерживайся, в любом случае разумным оказывается
неучастие в войне. Рассудив так, он немного успокоился.
- Но тогда что же с точки зрения активных действий может считаться
участием в войне, а что - неучастием? Это был следующий вопрос. - Он говорил
медленно, снова возвращаясь мыслями к своим теориям тех лет, когда ему было
двадцать с небольшим.
В то время он, да и не только он, а, наверно, и я не совсем четко
уясняли себе, что такое современная тотальная война. Одно то, что он жил в
Японии, делало его соучастником империалистической агрессии, если исходить
из часто употребляемого марксистами положения - кто не протестует, тот
соглашается. Не зная, как организовать антивоенное движение, и не имея
мужества публиковать и распространять свои личные убеждения, он все же
считал, что воздержание от панегириков войне лишь самое малое из того, что
он может сделать. Пока Великая восточноазиатская война еще не началась,
вопрос: отбывать ли трудовую повинность на военном заводе - еще не стал для
него настоятельной проблемой. Однажды он рассказал мне о том, как жил один
юноша в фашистской Италии. Этот юноша поклялся не делать ничего, что могло
бы принести пользу фашистскому правительству, и бросил курить, потому что
табак облагался налогом в пользу военного ведомства. Хоть мой друг и не мог
бы поступить точно так, как этот юноша-итальянец, он решил взять за образец