"Йохан П.Натер. Ван Гог (Биография) " - читать интересную книгу автора

для своих лет, настоящий рантье с бакенбардами и трубкой, хорошо помнил Ван
Гога. "Это был странный жилец. Жил затворником. Часто не являлся к столу и
все слонялся где-то по улицам. Моя супруга заботилась о нем от чистого
сердца: она была истинной матерью для наших квартирантов. Когда он наконец
приходил домой, она старалась услужить ему как можно лучше. А от него
никогда не знаешь, что ожидать. Например, обед он считал излишеством. А эти
ночные шатания по дому! Разумеется, свечи он покупал сам, не жечь же мне
сутки напролет лампы: керосин тоже стоит денег. К тому же я ужасно боялся
пожара. Все наши обитатели сходились во мнении, что юноша не в себе. И вот,
что я еще скажу: если его картины сейчас в ходу, так значит, их покупают
такие же ненормальные, как он сам".
Один из бывших квартирантов господина Рейкена, Горлитц, сохранил теплые
воспоминания о Винсенте:
"Я тогда был помощником школьного учителя и снимал жилье в Дордрехте.
Как-то хозяин сообщил, что взял в дом еще троих жильцов и попросил меня
разделить комнату с одним из них, иначе на всех не хватило бы места. Я
согласился, и моим соседом стал господин Винсент Ван Гог, сын священника из
Эттен-Лейра. Он служил бухгалтером в книжном магазине. Что-то было в нем
чужое, как будто с другой планеты явился. Весь в веснушках, рот кривой,
волосы рыжие, колтуном, в общем, красотой не отличался. Но когда говорил о
вере в Бога или об искусстве (а он любил подобные разговоры), то загорался
огнем, глаза его блестели, он весь преображался, можно сказать, даже
красивым становился.
Поскольку мы жили в одной комнате, я видел его ежедневно. В девять
вечера он возвращался из конторы, зажигал деревянную трубку и усаживался с
Библией. Трудился ревностно: выписывал тексты, делал заметки. Как-то я
сказал ему: 'Эй, Ван Гог, уж очень ты усердствуешь, отдохнул бы немного!'. В
ответ он взглянул на меня со своей особой улыбкой, одновременно печальной и
насмешливой: 'Ах, Горлитц, Библия для меня - утешение и опора, это самая
прекрасная книга из тех, что я знаю! Выполнять заветы Христа - вот моя
жизненная цель'. Так он сидел до ночи за своим талмудом, а то читал
'Катехизис' или Новый завет на английском. Только эти три книги я у него и
видел. В час он шел спать и засыпал за чтением Библии, которая всю ночь
лежала рядом с ним на подушке. По утрам я расталкивал его, чтобы он не
опоздал на работу.
Он был скромным до стеснительности. Один раз - мы тогда знали друг
друга около месяца - он обратился ко мне со своей застенчивой улыбкой:
'Горлитц, если бы ты захотел, то мог бы оказать мне необыкновенно большую
услугу'. 'Охотно, если смогу'. 'Видишь ли, ведь ты хозяин нашей комнаты,
разреши мне повесить на стену библейские картинки'. Конечно, я не возражал,
и он тут же с лихорадочной торопливостью приступил к работе. Через полчаса
все стены были увешаны библейскими сюжетами, и над каждым рисунком,
изображающим Христа, Ван Гог подписал: 'Всегда в печали, всем дарит
радость'. Наверно, эти слова выражали его собственное настроение. В один из
церковных праздников, кажется, в Пасху он украсил портрет Христа пальмовыми
листьями. Я и сам, разумеется, был воспитан в вере, но набожность Винсента
изумляла и трогала меня. По воскресеньям он трижды ходил в церковь, точнее,
в три разные: римско-католическую, протестантскую и приход янсенистов.
Бывало, мы над ним посмеивались: 'Как же, Ван Гог, ты ходишь в три церкви -
и такие разные!', на что он отвечал: 'Да, это так, но в какой бы обители я