"Яков Наумов, Андрей Яковлев. Двуликий Янус " - читать интересную книгу автора

явились две с лишним недели назад, а вчера - снова...
И еще насторожило Константинова то, как объяснил Гитаев причины столь
долгого пребывания в Москве. (Константинов не постеснялся и прямо спросил
его об этом.) В словах Гитаева была какая-то фальшь. И выражение его глаз не
понравилось Константинову. Но пойди скажи об этом подполковнику, когда он и
так слушать ничего не хочет. "Выражение глаз не понравилось!" Нет, этим
никого ни в чем не убедишь. Не получится. Да и сказать правду, "выражение
глаз"... Нет, это попахивает чрезмерной подозрительностью, но Константинов
ничего не мог поделать с собой: не понравилось, и все!
Правда, капитан Попов сразу понял Константинова, но и он ничего
убедительного сказать в комендатуре не мог. Да и что скажешь?
Было и еще одно сомнение у Константинова, но об этом он даже капитану
не сказал, не рискнул, настолько тут все казалось неопределенным.
В самом деле, ну что из того, что фамилии солдат, на которых был
выписан аттестат, показались Константинову знакомыми? Откуда он их знал -
особенно вот эту: сержант Кривошапка, - лейтенант и сам никак не мог
объяснить. Как он ни напрягал свою память - напрасно. Ровно ничего она ему
не подсказывала.
Вот и сейчас, шагая на продсклад, лейтенант не мог расстаться с мыслью
о сержанте Кривошапке.
Когда Константинов подходил к помещению продсклада, огромные часы, что
на башне Казанского вокзала, показывали без пятнадцати девять. В складе,
кроме дежурного, не было ни души, ни единого посетителя. Не пришел еще и
капитан Попов.
Пользуясь затишьем, которое не так уж часто выпадало на его долю,
Константинов решил разобрать ящики своего стола, изрядно забитые ненужными
экземплярами копий всяческих накладных, черновиками служебных бумаг, старыми
газетами, с которыми Константинов как-то не хотел расставаться, хотя Попов
не раз его поругивал за эту странную приверженность. Действительно, ну зачем
было Константинову хранить давно прочитанные газеты? Он и сам этого не знал.
Разве что в душе Василий Кузьмич никак не мог расстаться с мечтой стать
историком. Со временем, конечно... После войны... Вот поэтому и собирал
газеты - живую летопись войны, - хранил их.
Константинов выгрузил старые газеты из ящиков на стол и принялся не
спеша их перебирать. Нет, все он не выбросит. Те, где приказы Верховного
Главнокомандующего, наиболее важные сообщения с фронтов, очерки и статьи
Эренбурга, Полевого, Алексея Толстого, Тихонова, Фадеева, он, конечно,
оставит...
Взгляд Константинова упал на список награжденных, без которых тогда, в
1943 году, не обходился почти ни один номер газеты. Что это? Не может
быть... Все правильно, все сходится, сомнения не было: перед ним лежал
поименный список солдат, указанный в аттестате Гитаева. Те же фамилии, те же
имена и отчества. Вот и сержант Кривошапка, Егор Тарасович. И все они были
награждены... ПОСМЕРТНО!
- Иван Степанович, - кинулся Константинов к появившемуся в дверях
Попову, - Иван Степанович! Вы только посмотрите, что я нашел! - Голос его
сорвался.
- Что? Что такое? - поспешно спросил капитан, заряжаясь волнением
своего помощника.
Константинов протянул Попову газету, в которой жирной чертой были