"Евгений Наумов. Черная радуга" - читать интересную книгу автора

казалось: разгадав его тайну, я узнаю что-то важное.
- Уви-и-идеть! Смотри...
Я смотрю на его лицо, освещенное красным пламенем. Оно хмурое, даже
недоброе. Нет, оно совсем не похоже на лукавое и приветливое лицо того
Дмитрия Афанасьевича, с которым я познакомился в Красном Яре. Даже подумал
тогда книжной фразой: "Судьба давила и мяла его, как медведь-шатун. Но когти
оставили только добрые следы на лице охотника. Это видно, когда он
улыбается, а улыбается он почти всегда".
Теперь Симанчук не улыбается. И никакой доброты не написано на его
лице, только хмурость и озлобление. Выдумал я эту доброту. Показная она,
только для знакомства. А прижмет жизнь, вот тогда и появляется истинное
лицо. Оно уже не лучится лукавой добротой старого таежника-всеведа.
Я забываю о том, что не лучится добротой и мое лицо. А будь передо мной
зеркало, увидел бы физиономию помрачнее, чем у своего напарника. Потому что
не везло нам. А должно было повезти. Обязательно.
Тут все вроде наверняка. Охотнику Симанчуку, как сказали мне в селе,
всегда везет. Есть такие везучие охотники. Пойдет кабана искать - стадо
встретит. Это про них поговорка: "На ловца и зверь бежит". А за Симанчуком
везение чуть ли не закреплено официально. "Уж если Симанчук не добыл,
то..." - безнадежно машут рукой.
Я тоже сейчас везучий: первый раз на охоте, а новичкам в игре и охоте
обязательно везет. Неизвестно, как потом, а в первый раз должно повезти. Мне
не нужно даже уметь стрелять, ездить на оморочке и часами сидеть в засаде не
шелохнувшись. Это уж чересчур, все равно что, сидя в машине, падающей в
пропасть, взять да и застрелиться.
И казалось, если две такие везучие личности выйдут в тайгу...
Правда, звери попадались. На второй день, когда мы отошли только
километров на тридцать от Красного Яра и даже не зарядили карабины, лодка
вошла в ущелье. Бикин здесь стиснут сопками, струится плавно, весь налитый
мощной силон.
Впереди шла лодка, и с нее вдруг закричали, замахали руками, шапками.
Посреди реки виднелась черная голова с торчащими круглыми ушами. Она плыла
прямо к лодке, у которой, как водится, в такой момент заглох мотор. Там
сидели старик Лабало со старухой и парни с метеостанции.
- Медведь! - крикнул Симанчук и в азарте выключил мотор.
Я схватил карабин. Он был незаряжен, но в нагрудном кармане лежало два
патрона. Медведь уже подплывал к лодке. Я выстрелил, и бурунчик воды
вспыхнул неподалеку от ушастой головы. "Еще пару метров, и я буду целиться
по ушам", - я сунул второй патрон. К счастью, медведь сразу же повернул от
лодки Лабало, но, не сказать, что к счастью, направился к нашей лодке.
Симанчук ожесточенно дергал заводной шнур. Мотор рыкнул, но не завелся.
Услышав звук, голова моргнула маленькими глазками и снова повернула - на
этот раз к берегу. Когда медведь вылезал, я снова выстрелил для острастки, и
топтыгин, рявкая, пустился наутек. Через пару минут лодку прибило течением
как раз к тому месту, и на толстом стволе похилившегося тальника мы увидели
белые длинные царапины. Вдали затихал треск, отмечавший передвижение
удиравшего зверя.
- Да, - сказал Симанчук. - Теперь мотор заведется, - он дернул, и
послышался мерный рокот. Вот так всегда.
- Медведи сейчас злые - страсть! У них гон. На всех кидаются. Птичка