"Евгений Наумов. Черная радуга" - читать интересную книгу автора

месте, я мог бы выползти на берег, волоча за собой оморочку, как улитка свой
домик. А если на глубоком? От подобных размышлений спасало старинное русское
"авось".
Поэтому я всячески старался ладить с посудиной, хотя такая задача,
казалось, выше человеческих сил. Оморочка Симанчука была самой капризной и
самой скверной из всех оморочек, выдолбленных за всю историю человечества. Я
допытывался у него, где он ее взял, но он бормотал что-то о весеннем
половодье, с которым ее принесло. Видимо, от нее просто избавились, швырнув
на середину Бикина, а Симанчук соблазнился дармовой посудиной - себе на
голову. Ее мог соорудить только косоплечий, косорукий человек, косой на оба
глаза. Она была чувствительной, как сто принцесс из сказки. Малейший грубый
толчок или нетерпеливый гребок - и она, осатанев, уже лезет на берег или в
кусты. То и дело мне приходилось хвататься за пучки травы, чтобы остановить
ее. Она не могла миновать ни одну корягу на пути - сталкивалась с нею или со
скрежетом влезала на нее. А когда я оморочку стаскивал, она недовольно
скрипела. Если я отталкивал ее правым шестиком влево, она лезла вправо, и
все силы я затрачивал на то, чтобы хоть по миллиметру продвигаться вперед.
Конечно, при этом поднималось столько шума, что не только звери, но и
пернатые удирали прочь.
Нет, наверное, в мире другого более своенравного плавучего сооружения,
чем оморочка. Ее иногда сравнивают с индейским каноэ, но это глубоко
ошибочное сравнение. Каноэ по сравнению с оморочкой - крейсер. В фильме
"Чингачгук - Большой Змей" показана сцена драки в каноэ. В оморочке не то
что драться - ругаться нельзя.
С веслом я еще кое-как заставлял ее подчиняться. Когда вышел на плес,
то со вздохом облегчения ухватился за весло и еле заметными толчками погнал
лодчонку вдоль берега, мимо высоких доисторических папоротников и могучих
стволов, между которыми таился мрак. На плес ложились сумерки, навстречу им
поднимался туман. Где-то, словно цикада, короткими очередями цвиринькала
бледноногая пеночка.
Захлюпало. Я остановил оморочку под ветвями и огляделся.
На соседнем плесе в сумраке что-то смутно рыжело. Изюбр! Я изо всех сил
таращил глаза, пытаясь разглядеть, есть ли у него рога или это качаются
ветви. Ошибиться нельзя - подстрелишь матку. До него было метров двести, но,
знай я точно, что это бык, я сумел бы его выцелить.
Тихо стал сдавать оморочку назад, чтобы под прикрытием мыска
подобраться ближе к зверю, и вдруг новый звук донесся с плеса: сильный плеск
струи. Изюбр мочился в воду. Сомнений не было - пантач! Володя говорил:
"Если бык заметит опасность, он первым делом начинает мочиться".
Весло дрожало у меня в руках, пока я мчался к мыску. Оморочку я
разогнал с таким расчетом, чтобы внезапно вынырнуть на большой скорости
из-за мыска с карабином наизготовку. Бык вскинет голову, я увижу рога и
сразу же выстрелю.
Но проклятая гнусная оморочка рассудила иначе. Как только я положил
весло и взялся за карабин, то заметил неладное. Она круто забирала влево,
вместо того чтобы идти прямо. Поправлять было некогда - нос лодки поравнялся
с мыском. Перед зверем я появился внезапно, но в каком положении?! Вместо
изюбра я держал на мушке противоположный берег. А когда с трудом повернулся,
то стрелять все равно было нельзя - отдачей сбоку меня мгновенно кувыркнуло
бы на глубоком месте. Пантач спокойно уходил в конец плеса, опустив голову.