"Владимир Нефф. У королев не бывает ног ("Петр Кукань" #1) " - читать интересную книгу автора

обстоятельство, что пан Янек ничего не заподозрил, поколебало уважение
Петра к его занятию, если оно вообще у него было.
Первая лекция по алхимии, когда пан Янек показал Петру увлекательный,
как он в простоте душевной полагал, и притом в высшей степени наглядный и
простой опыт с так называемым Философским хлыстом, была тоже нисколько не
успешнее.
Все или почти все доказательства существования Философского камня и
его способности облагораживать металлы, которые дошли до нас из глубины
четырех тысячелетий, то есть приблизительно со времен египетского царя и
чудотворца Гермеса Трисмегистоса, предполагаемого основателя алхимии,
совпадают в том, что для проведения подобного опыта необходимо весьма
незначительное количество этого вещества. Из многократно и упорно
повторяемого утверждения с неизбежностью вытекает вывод, что Философский
камень, который мы считаем кладовой ядерной энергии, изготовленной домашним
способом, алхимики использовали в качестве мощного катализатора, точнее
выражаясь, ядерного катализатора. И только что упомянутый нами Философский
хлыст есть не что иное, как старинное алхимическое обозначение
катализатора, той таинственной субстанции, которая подгоняет, ускоряет все
процессы и этим самым ускорением способствует успешному течению химической
реакции, в которой сама участия не принимает.
Сказать, что маленький Петр Кукань из Кукани не любил отцовской
мастерской - это значит еще ничего не сказать или сказать очень мало: он ее
ненавидел. Она внушала ему отвращение, потому что была темной, холодной и в
ней невыносимо воняло; мальчик боялся змеи, нарисованной на единственном ее
окошке, и языков пламени, извивавшихся, вырывавшихся из печи; нагоняла на
него ужас и внешность брата Августина, с его единственным зубом цвета
зеленого мха, который обнажался в черном провале рта, заросшего грязной
бороденкой и палеными усами, когда монах говорил или раздвигал губы в
улыбке; брат Августин за нескрываемое к нему отвращение платил Петру
откровенной антипатией, поскольку никогда не забывал, что Великое творение,
достигшее последней фазы, испортилось как раз в день Петрова рождения,
когда пан Янек, теша себя мыслями о судьбе сына, в упоении не заметил, как
уснул. Господи, Боженька мой, задавался иногда вопросом маленький Петр, ну
отчего у моего отца такое дурацкое занятие? Быть алхимиком - да ведь хуже
этого ничего не может быть, хуже этого ничего не придумаешь; взять вон
кузнеца Неруду, у него и то жизнь лучше нашего, в кузнице хоть тоже печь,
но подковы лошадкам кузнец ставит на солнышке во дворе; и портному живется
лучше, хоть он и сидит как прикованный у себя в мастерской, но там, по
крайней мере, не воняет; и бродягам лучше, и писарю в суде, и трактирщику
из "Трех дураков", и паромщику, и солдату, и вообще - любому человеку,
только алхимику хуже всего.
Таковы были воззрения шестилетнего Петра, в ком отец мечтал видеть
преемника, который изобретет эликсир вечной жизни и создаст гомункулуса;
сын избегал отцовской мастерской насколько мог, но однажды пан Янек,
возжаждав показать Петру опыт с Философским хлыстом, сцапал мальчишку,
когда тот мылся у колодца, и затащил его в свою мрачную мастерскую; сын
чуть не расплакался от перенесенного унижения и обиды. Природа наделила
Петра даром - чарующе чисто, трогательно и доверчиво улыбаться, - этой
улыбкой, если хотел, он мог расположить к себе кого угодно; но когда он
сидел, нахмурив лобик, мрачно потупив в землю взгляд своих бархатных черных