"Николай Алексеевич Некрасов. Петербургские углы " - читать интересную книгу автора

я но предчувствию направил к двери с навесом, прямо против ворот, я заметил,
что нога моя с каждым шагом стала вязнуть менее, еще несколько шагов - и я
очутился у двери, ведущей в подвал; поскользнулся и полетел... или,
правильнее, поехал,- разумеется, вниз,- в положении весельчаков, катающихся
с гор на масленице; сапоги по ступеням лестницы застучали, как барабан. Я
летел очень недолго; ударился обо что-то ногой; вскочил, осмотрелся: темно,
пахнет гнилой водой и капустой; дело ясное: сени. Ищу двери. Наткнулся на
лоханку - пролил; наткнулся на связку дров - чуть опять не упал. Что-то
скрипнуло, чем-то ударило меня по лбу - ив сенях стало светлей. В
полурастворившейся двери я увидел женскую фигуру. Кривая и старая баба
гневно спросила, что я тут делаю, потом, не дождавшись ответа, объявила мне,
что много видала таких мазуриков, да у ней нечего взять, и что она сама бы
украла, если б не грех да не стыдно.
Вы меня покуда еще не знаете, но, узнав хорошенько, увидите, что я
человек щекотливый: принять меня за вора значило нанесть смертельную обиду
моему костюму и моей физиономии. Я не выдержал и назвал старуху дурой. Есть
много людей, которые равнодушнее перенесут название мошенника, чем дурака;
старуха, вероятно, была из таких: при слове "дура" она как-то страшно
содрогнулась и взвизгнула; ямки рябых щек ее налились кровью.
- - Дура? - вскричала она запальчиво.- Я дура? Нет, молод еще, чтоб я
была дура... Когда я жила в Данилове... весь Даниловский уезд знает, что я
не дура... Пономарица ко мне в гости хаживала... Дура, я дура!
Старуха принялась доказывать, что она не дура, не забывая называть меня
дураком и мазуриком. Из уст ее летели брызги мне на лицо и на платье.
Вообразить положение, в котором она находилась, может только тот, кто видал
бешеную собаку.
Я сначала хотел усмирить старуху, но, сообразив, что мяв? время дорого,
а между тем она, верно, пойдет жаловаться квартальному надзирателю, и нужно
будет дожидаться в конторе, а может быть до окончания дела и в арестантской,
рассудил за лучшее поскорей уйти подобру-поздорову. Я уже прошел больше
половины первого двора, как вдруг долетели до меня следующие слова, которые
"вставили меня воротиться:
- - Ну... зачем ты пришел?.. Коли ты не вор, докажи, зачем ты ко мне,
буре, пришел?... В гости, что ли, пришел? Я тебя не звала... Ну, скажи,
зачем ты пришел?
Я объяснил старухе причину моего прихода, и она вдруг смягчилась. Нет,
она сделала больше: вынула из кармана медный пятак и советовала мне потереть
им ушибленное место на лбу. Я не противился - из благодарности. Сердце мое
таково, почтенные читатели, что оно не может долго питать ненависти: я
простил старухе ее минутную запальчивость и отправился с нею смотреть
квартиру, в которую вход был через дверь, противоположную ударившей меня по
лбу.
Старуха ввела меня в довольно большую комнату, в которой царствовал
матовый полусвет, какой любят художники; полусвет выходил из пяти низких
окошек, которые снаружи казались стоящими на земле, а внутри были
неестественно далеки от пола. Комната была вышиною аршина в три с половиной
и имела свой особенный воздух, подобный которому можно встретить только в
винных погребах н могильных склепах. Налево от двери огромная русская пенка
с вывалившимися кирпичами; остальное пространство до двери было завалено
разным хламом; пол комнаты дрожал и гнулся под ногами; щели огромные; концы