"Николай Алексеевич Некрасов. Петербургские углы " - читать интересную книгу автора

плешинки, виною которых, очевидно, были не природа и не добрая воля. Но
вообще вся фигура зеленого господина резко кидалась в глаза. В нем было
что-то такое, что уносит с собой актер в жизнь от любимой, хорошо
затверженной роли, которую Он долго играл на сцене. В самых смешных и
карикатурных движениях, неизбежных у человека нетвердого на ногах,
замечалось что-то степенное, что-то вроде чувства собствен нота достоинства,
и, говоря с вами даже о совершенных пустяках, он постоянно держал себя в
положении человека, готового произнесть во всеуслышание, что добродетель
похвальна, а порок гнусен. От этих резких противоречий он был чрезвычайно
смешон и возбуждал в дворовом человеке страшную охоту над ним посмеяться.
Дворовый человек встретил его обычным своим приветствием:
- - Здравствуй, нос красный!
Казалось, зеленый господин хотел рассердиться, но гневное слово
оборвалось на первом звуке; сделав быстрое движение к штофу, он сказал очень
ласково:
- - Здравствуй, Егорушка. Налей-ка мне рюмочку!
Дворовый человек украдкой налил стакан водою из стоявшей на столе
глиняной кружки и подал зеленому господину. Зеленый господин выпил залпом.
Дворовый человек и Кирьяныч страшно захохотали. Зеленый господин с минуту
стоял неподвижно, разинув рот, со стаканом в руке, и наконец начал сильно
ругаться:
- - Ты, брат, со мной не шути! Кто тебе позволил со мною шутить? Меня и
не такие люди знают, да со мной не шутят. Вот и сегодня у одного был...
Действительный, брат, и кавалер... слышишь ты, кавалер... тебя к нему и в
прихожую-то не пустят. А меня в кабинет привели. "Жаль мне тебя,- говорит,-
Григорий Андреич (слышишь, по отчеству называл!), совсем ты пьянчугой стал;
смотри, сгоришь ты когда-нибудь от вина,- говорит.- Не того,- говорит,- я от
тебя ожидал... Садись,- говорит,- потолкуем о старине"... и графинчик велел
принести... Вот я и заговорил... Знаю, о чем говорить: с Измайловым был
знаком... к Гавриилу Романовичу был принимаем. У Яковлева на постоянном
жительстве проживал... Не знаешь ты, великий был человек!.. вместе и чай, и
обедали, и водку-то пили... Да и сам я: ты, брат, со мной не шути... у меня,
брат, знаешь, какие ученики есть... вот один... у, какой туз!.. А мальчишкой
был... кликну, бывало, сторожа, да и ну... никаких оправданий не принимал...
Вот мы все с ним вспоминаем, смеемся... "И хорошо,- говорит,- вот оттого я
теперь и в люди пошел,- говорит,- что вы меня за всякую малость пороли... я
вас,- говорит,- никогда не забуду", да и сует в руку мне четвертак...
"Смолоду,- говорит,- человека надобно драть, под старость сам благодарить
будет"... Знаешь, как мне, братец, платили... А ты... ты... вот поди ты
служить: по пяти рублей на год да по пяти пощечин на день... Таланты разные
имел: нюхал, брат, не из такой (он щелкнул по берестяной табакерке)...
Золотая была... да было и тут... один палец, брат, восемьсот рублей стоил. А
все ни за что; так - за стихи?.. Я, брат, какие стихи сочинял!..
Зеленый господин так заинтересовал меня своим рассказом, что я
впоследствии навел о нем справки. Сгоряча он много прилгнул, но в словах его
была частица и правды. Давно, лет сорок назад, окончив курс в семинарии, он
вступил учителем в какое-то незначительное училище и дело свое вел хорошо.
Правда, любил подчас выпить лишнюю чарку, но от него менее пахло вином, чем
гвоздикой, и нравственность учеников не подвергалась опасности.
Снисходительное начальство училища, ценившее в нем человека даровитого и