"Виктор Некрасов. В родном городе" - читать интересную книгу автора

Женщина зачем-то развязала и опять завязала платок на голове.
- Они, кажется, при немцах оставались? - спросила она.
- Оставались. У нее мать больная была.
Женщина почему-то вдруг оживилась.
- Да-да. Старуха умерла. У нее, кажется, рак был.
- А Шура?
- Шура? - Женщина задумалась и опять поправила на голове платок. - Шура
сейчас здесь не живет. Она на Жилянской, кажется, живет.
- Не... В тридцать восьмом номере вовсе, - сказал мальчик и опять
раскрыл рот.
Николай пристально посмотрел на него.
- А ты откуда знаешь, о ком мы говорим?
- Знаю, о тете Шуре, что в семнадцатой квартире жила.
- А теперь, значит, в тридцать восьмом? Ты точно знаешь?
- Точно. С улицы, на третьем этаже. Я ей раз помогал дрова нести. У нее
тогда рассыпались, а я помог собрать. И нести помог.
- Это четвертый или пятый дом от угла, - сказала женщина. - Там, где
примусная мастерская. Теперь я вспомнила, она туда переехала, - и
улыбнулась, - не в мастерскую, конечно, а в дом.
Николай тоже улыбнулся.
- Ну, спасибо, большое спасибо, - и торопливо, точно боясь, что его
задержат, зашагал по направлению к улице.
Женщина некоторое время смотрела ему вслед, опять покачала головой,
потом взяла свое ведро и, шлепая сваливающимися с ног калошами, пошла к
мусорному ящику.
Николай быстро шел по улице и смотрел по сторонам. Прошли мимо две
девушки и обернулись. Николай тоже обернулся. Девушки рассмеялись. Николай
расправил складки гимнастерки. Она была коротенькая, выцветшая, с
наполовину оторванным и засунутым за ремень рукавом. Широкие маскировочные
шаровары, рука на перевязи - вид не совсем обычный для тылового города.
Прохожие оборачивались. Николай невольно поймал себя на том, что это ему
даже приятно.
Дойдя до угла, он увидел парикмахерскую и вспомнил, что надо побриться.
Парикмахерская была та самая, в которой он брился еще до войны. Николай
зашел. Парикмахер, новый, узкоплечий, с копной удивительно мелко вьющихся
волос, с презрительно-скучающим выражением лица чистил ногти, развалившись
в кресле. При виде вошедшего сразу вскочил.
- Усы и бачки сбреем? - неожиданно весело спросил он, бросая под стол
грязную и вынимая из ящика свежую салфетку.
- Сбреем, - сказал Николай и посмотрел на себя в зеркало.
Он давно не видел себя в таком большом красивом зеркале. Оказалось, что
лицо его стало совсем медным от загара, брови и ресницы выгорели, а
отпущенные от нечего делать в госпитале усы и баки выросли почему-то
рыжими. Лицу они, безусловно, придавали лихость, но в то же время явно
старили. Николай решительно повторил:
- Сбреем, ну их...
Парикмахер спросил, где и как Николая ранило и скоро ли наши будут в
Варшаве. Николай отвечал и чувствовал, что к ответам его прислушиваются.
Даже кассирша - пышная, полногрудая девица с сонными от жары глазами -
вылезла из-за загородки, чтоб лучше слышать.