"Виктор Некрасов. Маленькие портреты" - читать интересную книгу автора

хочется, я же, бродяги, по вас соскучился.
Мы тоже соскучились. И тоже не хотелось расставаться. И мы пошли.
На третьем этаже театра в маленькой комнатке сидела комиссия. По
коридору слонялись юнцы и девицы. Юнцы курили, девицы поминутно смотрелись в
зеркальца.
Когда открывалась дверь, выпуская кого-то бледного или красного, в
зависимости от характера и темперамента, мы видели сидящую за столом
комиссию, о которой прошедшие экзамен отзывались по-разному. "Строгие,
сволочи...", "Придираются", "Ты читаешь, а они перешептываются", "А один,
там, в углу, прикрыл рукой глаза и слушает, слушает..."
Этим одним был Иван Платонович. Когда я в свою очередь, стараясь быть
как можно развязнее, в небрежной позе стал посреди комнаты перед рассевшимся
у, стола синклитом, первым в глаза мне бросился этот длинноногий, с
небольшой красивой головой и серьезными, устремленными на меня глазами
сорокалетний человек в коричневом костюме, сидевший в дальнем углу.
Хотя я ни одной минуты не собирался поступать в эту студию - зачем она
мне, я уже выбрал профессию, - я все же порядком волновался. Стихов я
никогда в жизни не читал, басни же просто презирал, как любое нравоучение.
Тем не менее в руках я сжимал томик Блока и прочел из него "Скифы". Потом
басню, не помню уже какую. За басней последовал этюд - мне надо было
изобразить базарного вора. Изобразил, как мог. Комиссия перешептывалась. (Я
часто встречаю "ее", эту комиссию, теперь на киевских улицах или в парках -
кто на пенсии, кто пишет мемуары, а кто еще и работает.) Иван Платонович
сидел в углу и молча, серьезно слушал, прикрыв глаза рукой, - он не любил
бьющего в глаза света. После этюда он встал, прошелся по комнате - одно
плечо у него оказалось выше другого, - подошел ко мне, внимательно посмотрел
и спросил:
- Кто ваш любимый писатель?
- Гамсун, - без запинки ответил я.
- И на сцене видали?
- Видал. "У врат царства". С Качаловым и Еланской.
Он, кашлянув, ничего больше не сказал и ушел в свой угол.
Кто-то из комиссии спросил:
- Вы поете?
- Да, - уверенно сказал я, хотя вокал не был моей стихией.
- Тогда спойте что-нибудь. Без аккомпанемента можете?
- Могу! - И спел строевую песню "Надднiпрянский полк ударний...", мы ее
ежедневно распевали в лагерях.
Комиссия улыбалась.
- А что-нибудь другое?
Другое так другое. Я спел "Индийского гостя".
- Спасибо, - сказали мне, и я, несколько ошарашенный, вышел в коридор.
На следующий день в списках принятых я обнаружил свою фамилию.
Локштанова и Серпилина тоже. Что читал Ленька - не помню (в
противоположность мне, он знал все - от Ахматовой до Демьяна Бедного), читал
хорошо, но этюдом комиссию несколько озадачил: он провел его молча, сидя на
стуле и не сделав ни одного движения. Дело в том, что ему предложили
изобразить Ван-дер-Люббе, поджигателя рейхстага, а тот, как известно, на
Лейпцигском процессе не очень-то был болтлив.
Так или иначе, хорошо или плохо, но в студию нас приняли. Всех троих. И