"Геннадий Андреевич Немчинов. Это была весна (Повесть) " - читать интересную книгу автора

деревянную школу на крутом берегу речки Цны, куда он ходил во второй
класс... Да ведь он навсегда ушел от всего этого! Он никогда никого не
увидит в Зеленом Городке! И слезы закипали в глазах, и в груди что-то
невыносимо теснилось, болело, и хотелось все время оглядываться назад, в
благословенную даль, где лежало все оставленное, привычное, осязаемо
кровное. Но Лешка за эти годы многое узнал и понял, и крепился сейчас изо
всех сил, чтобы, не дай Бог, и впрямь не заплакать.
Пеструха в Зеленом Городке тоже оставила привычный кров и скудную, но
ежедневную пищу; поначалу она все мычала, оглядывалась, шла неуверенно и
безо всякой охоты, но вдруг с ней что-то произошло - и коровушка опередила
Евдокию Васильевну и Лешку, зашагала сноровисто и бодро, сама находя старую
дорогу и вглядываясь вперед с уверенной готовностью идти и идти.
- Ах ты матушка... - растроганно сказала мать. - Ведь все припомнила.
Ну, веди нас домой, веди, кормилица!..
И вот, значит, еще одна деревня на пути к дому.
- Ну что, пошли, сынок, попросимся ночевать, найдутся добрые люди,
пустят...
И в ту же минуту их неподвижная группа - Пеструха посредине, мать
слева, Лешка справа - обрела движение. Они начали спускаться в низину почти
неприметной дорогой - ходить, ездить было тут, как видно, некому. Низина
замерцала, запереливалась перед глазами розовыми, рыжими, лиловыми пятнами -
еле приметное последнее солнышко просочилось сквозь густоту весеннего
воздуха. Мать и Пеструха пошли прямо, а Лешка, чтобы хоть немного порадовать
себя, припустил самой низиной напрямик, благо наст был крепкий, он так
славно, с твердым, надежным уханьем похрустывал под ногой.
Лешка брал все левее, где было много желтых въевшихся в снег пятен, и
эта желтизна все усиливалась, становилась едкой, сочившейся свежими
окоемами; наст стал подрагивать под ногой, под ним была явная пустота, и это
прибавляло уже немножко тревожившего интереса; Лешка обернулся к матери и
хотел ей крикнуть, как тут хорошо бежать. Он успел увидеть два темных,
движущихся на фоне белой равнины силуэта - мать и Пеструху - а от подножья
холма, где была деревня, наплывал на них и темный, и в то же время
расцвеченный закатом воздух. И в ту же минуту раздался страной хруст -
сначала этот хруст послышался внизу, у ног, и вот он бьет уже прямо в уши!
Еще не успев ничего сообразить, Лешка как во сне раскинул руки - и это-то
спасло его; боль сначала отдалась в плечах, потом во всем теле - острая и
мгновенная, разящая боль - и лишь затем жуткий холод обволок все тело. Лешка
еще и не понял даже, что он в воде, а мать уже бежала к нему с тонким
нечеловеческим вскриком, который, раздавшись, все никак не мог остановиться,
так и тянулся за матерью, жестоко подгонял ее. Лешка уже барахтался, его
ноги, не в силах нащупать никакой опоры, болтались под водой, лед под ним
прогибался и хрустел, ржавая вода хлынула на него - и в эту-то минуту прямо
перед ним оказались широко раскрытые, с набухшими кровавыми жилками от
усилий и страха глаза матери. Но почти сразу же лицо матери изменилось: ее
многолетняя привычка сталкиваться в своей неустроенной жизни со смертельно
опасными минутами и днями взяла верх. Глаза приняли просительное выражение,
страх исчез.
- Ну, сынок, потерпи... Я сейчас, я здесь... Ты только держись
спокойней, не бултыхай ногами-то - просто держись, и все... Ты держись, я
счас... счас...