"Евгений Немец. Кокон " - читать интересную книгу автораоказываюсь идеальным реципиентом. Возможно, они не хотят травмировать
близких, оберегают их от монстров своего прошлого, в то время как я для них - посторонний, никто. В общем, я слушаю чужие истории, и за тридцать шесть лет наслушался на многотомник. Если бы конечно мне пришло в голову эти истории записать. Да, я много слышал подобных рассказов, банальных в своей сути и постоянном повторении, и никогда они меня особенно не волновали, потому что люди, рассказывавшие их, были мне безразличны. Мало того, я считал, что они сами повинны в своих несчастьях, потому как за глупость всегда надо платить, - это первый закон социального бытия, усвоенный Адамом, как только Господь выгнал его из Эдема. Но теперь я выслушал Алёнину исповедь (а на что эта история похожа, если не на исповедь?), и недостающие фрагменты мозаики вклеились в общую картину. Сам Лёня мог либо хотеть наследников, либо нет, вопрос был совсем не в нём, - детей боялась заводить Алёна. Все мы калеки бесчинств демонов наших родителей. Первое слово "мама" и первый неумелый шаг к отцовским рукам, - все это фундаментально, но второстепенно. Важнее всего стереотипы поведения и реакция на ту или иную ситуацию, - именно их родители каждую секунду взросления отпрыска в него вколачивают, и главнейший из этих стереотипов - взаимоотношение полов. Сын ненавидит отца за то, что тот пьяный избивает мать, но взрослым начинает пить и бить жену. Дочь презирает родительницу за распутство, но, едва созрев, идет по рукам. Нужно иметь огромную силу воли, и достаточный интеллект, чтобы понять, где ты руководишь своими поступками, а где они - нее заложили родители, но она все равно боялась, она не верила в собственные силы. А Лёня не торопился развеять её страхи, то ли не понимая их основ, то ли не желая погружаться в мутный ил души другого человека. Кто знает, возможно, у него и самого в шкафу хватало скелетов... Как бы там ни было, мне стало ясно, что нежелание четы Михайловых погрузиться друг в друга теперь их разъединяло и отдаляло. Ведь в противном случае им пришлось бы избавиться от кокона и позволить сделать друг другу больно... Я поднял на Алёну глаза, она все еще стояла у окна и смотрела на свое отражение, смотрела на испуганную девочку, убегающего от похабных намерений своего отца, и я уже нисколько не сомневался, что речь в этой истории шла не об Алёниной подруге, но о ней самой. Это она - Алёна октябрьской ночью сквозь пронизывающий ветер в одной ночной рубашке босиком убегала к своей подруге. С каким-то липким, неприятным чувством я вдруг понял, что Алёна отталкивает от себя своего мужа, потому что не доверяет ему, как отцу её будущих детей. И, несмотря на то, что подозревать Лёню в педофилии было не то, что глупо, попросту бредово, она, как любая женщина, как любая самка, не чувствовала в супруге надлежащей защиты своему потомству. Эта семья была обречена. Я все еще смотрел Алёне в спину. Она вдруг нервно передёрнула плечами, так, словно стряхивала с них чьи-то пальцы, холодные, цепкие и мерзкие; поежилась. Воспоминания крепко держали девочку, такую стойкую, ко всему привыкшую, но все равно слабую и ранимую. Девочку, жаждавшую защиты. И я, |
|
|