"Александр Немировский. Я - легионер (Рассказы)" - читать интересную книгу автора

непринужденный разговор о погоде, о здоровье, о том, о сем. В однообразной
службе стражей беседа с учителем была развлечением.
Вскоре стражи стали выпускать Дионисия за ворота. Там было и
просторнее, и можно было собрать больше цветов.
Горожане успели заметить, что цветы были слабостью учителя. Он
возвращался с ворохом ромашек, сияющий, радостный. Любовь к детям, птицам и
цветам - все это не противоречило друг другу.
Фалерийцам также нравилось в Дионисии бесстрашие, которое он прививал и
детям. Конечно, до римского лагеря далеко. В случае опасности учитель и его
питомцы легко бы скрылись под защиту стен. Но стрела или ядро из римской
баллисты - от этого они бы не могли спастись.
Впрочем, защитники города вскоре убедились, что их учителю и детям
ничто не угрожает. Когда он выходил из ворот, прекращался обстрел, и те
римские воины, которые оказывались поблизости, удалялись. Это можно было
считать перемирием из уважения к детям и их наставнику, продолжающему свое
дело и в дни войны. Так считали фалерийцы и, очевидно, римляне.
Один лишь римский полководец Камилл думал по-иному.

* * *

"Нет, не зря изображают Викторию[25] крылатой, - думал Камилл,
расправляя в ладони клочок папируса. - У моей Виктории голубиные крылья и
розовая лапка с медным колечком!"
Голубь Дионисия! Сколько раз он открывал ворота вражеских городов и
доставлял Камиллу триумф. И теперь Камилл не сомневался, что Фалерии падут.
Он давно уже с помощью Дионисия знал и слабые участки стены, и время смены
караулов. Теперь же Дионисий сообщал, что приведет в римский лагерь своих
учеников, детей знатных фалерийцев. В страхе за жизнь своих отпрысков
фалерийцы сдадут город.
Но почему первое чувство радости сменилось у Камилла огорчением?
Казалось бы, Фалерии в его руках. Какое ему дело до того, что его
лазутчик действовал под личиной учителя, что он обманул детей? Ведь это дети
врагов!
Камилл вспомнил свое детство. Его первым учителем был Архелай,
неряшливый, как все философы, и восторженный, как все греки. Однажды Камилл
прибил его сандалии гвоздями к полу, и Архелай никак не мог понять, что с
ними случилось. В другой раз Камилл пустил в коробку со свитом Гомера мышь.
Надо было видеть ярость грека, боготворившего автора "Илиады"! После этого
Камилл неделю не мог сидеть. Мало ли что бывает между учителем и учеником!
Но худо было бы тому, кто осмелился бы при Камилле сказать, что его учитель
лжец или невежда. Его учитель был самый лучший, самый мудрый из всех
учителей.
Камилл снова расправил на ладони клочок папируса. "Еще один триумф! -
подумал он. - Много ли он прибавит к моей славе? Еще один выезд на
колеснице, крики толпы, благодарственная жертва на Капитолии. А за спиною
шепот: опять он взял город бесчестной хитростью!"
Камилл вскочил. Перед ним встали лица его недругов! Нет, он не доставит
им этого удовольствия. Пусть они знают, что ворота городов открываются перед
мудростью Камилла, перед его благородством.
- Благородством! - сказал Камилл вслух, торжествующе.