"Владимир Иванович Немцов. Счастливая звезда (Альтаир)" - читать интересную книгу автора

за игроком, сопровождал его до самых ворот.
Пичуев повернул ручку на пульте управления, и радужное пятно исчезло.
Мяч метнулся вперед. Видно напряженное лицо вратаря. Но вот еще один
удар, мяч мелькнул в сетке и упал на землю, как пойманная птица.
- Вячеслав Акимович, миленький, прошу вас, повернем камеру на трибуны!
- взмолилась Надя и потянулась к телефонной трубке. - Можно, я передам
Голубкову?
Пичуев сжалился и разрешил. Оператор на стадионе повернул телекамеру.
Теперь ее глаз скользил по рядам переполненных трибун.
Экран доходил до самого потолка. Казалось, что смотришь в огромное
открытое окно и видишь перед собой трибуны стадиона.
Управление телевизором было вынесено на несколько метров от экрана.
Здесь за специальным пультом с множеством ручек, приборов и сигнальных
лампочек сидела Надя, Вновь она поймала себя на мысли, что и сейчас не
может подавить жгучий, мучительный интерес к борьбе на футбольном поле.
По выражению лиц зрителей Надя старалась угадать, в чью пользу
складывалась игра.
С особым вниманием следила она за беспокойным щупленьким пареньком в
пестрой клетчатой рубашке. На лице его выражалось все - и страх, и
восторг, и страстное желание помочь любимой команде. Отчаяние и злость,
радость и надежда - все бурное смятение чувств, меняющееся каждую минуту,
читала Надя на его подвижном лице. Он что-то кричал, порывисто обнимал
своих товарищей, толкал их в бок и тут же извинялся. Расшитая золотом
многоцветная тюбетейка съезжала на глаза; морщась, он сдвигал ее на
затылок и, снова вытянув тонкую шею, следил за мячом.
Надя поняла, что видит болельщика "Спартака". Он замирал и буквально
бледнел - да, да, это заметно, ведь изображение цветное, - бледнел на ее
глазах, когда игра перекидывалась к правым воротам. Надя чувствовала к
нему что-то вроде неясной симпатии. Ну, как же, родственная душа.
Зато его товарищи, сидевшие с обеих сторон, совсем не понравились Наде.
Один из них, широкоплечий спортсмен в гуцульской вышитой рубашке,
угрюмо смотрел на игру и злился на приставания своего порывистого друга.
Когда спартаковцы забивали гол в ворота противника, парень стискивал зубы
и опускал глаза. Можно ли было сомневаться, что симпатии его принадлежат
другому спортивному обществу! Не радовался он успехам "Спартака".
"Что ж, его личное дело, - рассудила Надя, стараясь быть объективной. -
Болеет за свою команду".
Но она никак не могла понять поистине чудовищного, невероятного
равнодушия третьего друга. Он сидел слева от симпатичного поклонника
"Спартака". Мало того, что он все время останавливал своего беспокойного
соседа, - видимо, читал какие-то нотации и даже платком закрывал ему рот,
когда тот свистел, - он вовсе не смотрел на поле. Наблюдая за оператором,
который возился с телевизионной камерой, направленной на трибуны,
равнодушный зритель глядел прямо в объектив.
Оператор Голубков получил телефонное приказание остановить движение
телекамеры. Вячеслав Акимович вполне мог довольствоваться цветовой гаммой,
видимой сейчас на экране. Пестрая клетчатая рубашка, золотом расписанная
тюбетейка беспокойного болельщика, узорчатая вышивка на груди его
товарища, наконец синий костюм их равнодушного друга передавались
прекрасно. Так по крайней мере думалось Наде.