"В.И.Немцов. Параллели сходятся " - читать интересную книгу автора

трамвая.
Но вот и первая встреча с критикой. В местном журнале (как будто бы
"Ватага") появились мои стихи. Так, просто пустячок. Я писал вроде бы как о
щенячьей радости, что, мол, мне, комсомольцу, хорошо проходить без шапки
зимой (тогда это ещё не стало модой), раздетым, "ветром овеянным", "косясь
на витрины каких-то (слава богу, не помню) оконц". И вот в центральной
печати, в обзоре номера журнала, где напечатано было моё стихотворение,
появился такой отзыв: "Совершенно безобразны стихи Вл. Немцова..." и так
далее -- по справедливости.
Прошло много лет. Ругали меня потом за романы и повести. Ругали часто,
а порой и злобно. Но с того первого маленького отзыва о моём стихотворении
я критиков навсегда зауважал и даже побаивался. Тут я не мог следовать
примеру моего кумира Маяковского. Для этого надо быть Маяковским.


3
Семнадцатилетний делегат с решающим голосом. Непонятные для
меня причуды писательской организации. Мой сверстник Борис
Горбатов и другие. Я читаю стихи Маяковскому. Группа ЛЕФ.
За кулисами театра Мейерхольда. Спектакли, поставленные
режиссёром-изобретателем.

Среди разных делегатских билетов писательских съездов и других памятных
приглашений я с волнением, удивлённо рассматриваю кусок желтоватого картона
с надписью: "Всесоюзное совещание пролетарских писателей. Делегатский билет
№ 104". Далее идёт моя фамилия и указывается, что означенный товарищ
является делегатом от Тулы -- литкружок рабфака, и крупно напечатано "с
решающим голосом". Выдан 5 января 1925 года.
Ну что я мог тогда решать, когда мне исполнилось только семнадцать лет.
Впрочем, почти все делегаты были тогда молодыми. Помнится, выступал
А.В.Луначарский, который в свои пятьдесят лет мне, мальчугану цыплячьего
возраста, представлялся уже старым. Но при первых же его фразах на трибуне
я понял, насколько он молод со своим темпераментным жестом законченного
изящества, хорошо поставленным голосом и той убедительной эмоциональностью,
что отличала этого энциклопедически образованного человека с артистическим
обаянием. При всей остроте мысли, философской её отточенности речь Анатолия
Васильевича доходила до каждого, от академика до семнадцатилетнего
рабфаковца. В памяти возникают одновременно два образа: А.В.Луначарский и
Дмитрий Фурманов, который председательствовал, как мне кажется, на том
заседании, когда выступал Анатолий Васильевич. Фурманову тогда было 34
года. Подтянутый, стройный, с военной выправкой, бледный, с живыми,
проницательными глазами, он мне показался удивительно красивым, но
несколько холодноватым. Однако даже в самом ведении заседания я
почувствовал в Фурманове столько тёплого юмора, что моё первое впечатление
о холодности сразу же рассеялось навсегда.
Во время одного из заседаний робко вошёл Маяковский, повесил палку на
руку и остановился в дверях.
Председатель его сразу же заметил и по окончании речи очередного
оратора сказал:
-- А вот и Маяковский. Желаете выступить?