"В.И.Немцов. Параллели сходятся " - читать интересную книгу автора

-- Дайте хоть очухаться.
-- Товарищи, -- обратился председательствующий к залу, -- сколько
времени мы дадим Маяковскому "чухаться"?
Все рассмеялись.
И вот я впервые услышал Маяковского. Человека, равного по силе
воздействия на моё сознание и душевный мир, я никогда в жизни не встречал.
Маяковскому в этой книге будет уделено много страниц, так как на любой из
творческих параллелей он был моим учителем и советчиком.
Маяковский вышел на сцену и начал свою речь так:
-- Товарищ председатель ошибся, сказав, что я гость. Я делегат, хотя и
с совещательным голосом, но это лучше, чем быть соглядатаем того крепкого
разговора, который был сегодня. Тем не менее в отчёте о майском совещании в
ЦК относительно дел искусства я числюсь как попутчик. Не любя ранги, я буду
говорить как попутчик, прибавив только, что для попутчика я буду говорить
довольно странные вещи.
Далее Маяковский сказал о попутчиках, которые действительно --
попутчики революции, и о тех, кто к ней примазался.
Я ничего не понимал в политике РАППа, но меня больно резануло по
сердцу, когда услышал, что Маяковский, певец революции, получил делегатский
билет на конференцию лишь с совещательным голосом, а я -- какой-то
мальчишка из рабфаковского литкружка -- с решающим. Однако с точки зрения
рапповского руководства такая политика являлась единственно возможной в
борьбе за пролетарскую литературу. Демагоги сумели привлечь на свою сторону
некоторых выдающихся писателей революционных лет.
Что же говорить тогда о Борисе Горбатове, пришедшем в РАПП совсем в
юном возрасте. Он был моим сверстником, но его уже знали как поэта-певца
Донбасса. Несколько позже он стал оргсекретарём РАППа.
Выступая на конференции, которую почти все именовали съездом
пролетарских писателей, Горбатов сказал от имени своей делегации:
-- Когда нас Донбасс послал на этот съезд, нам дали наказ твёрдо
держаться единого фронта пролетарской литературы.
Он был одним из самых талантливых, деятельных писателей этого фронта и
никогда не изменял ему, так же как и не изменял своей любви к родному
Донбассу. Ему посвящены и стихи, и первая повесть "Ячейка", книги "Моё
поколение", "Непокорённые", "Донбасс".
Но в те январские дни 1925 года я знал Бориса Горбатова только как
поэта. Делегаты конференции или съезда -- не всё ли равно -- размещались в
Третьем доме Советов. Это на Садовой, где сейчас находится Совет Министров
РСФСР. Залы приспособили под общежитие, но такой невероятной тесноты, что
между койками почти не было проходов. Койки Бориса и моя стояли впритык.
Рабочий день делегатов оказался таким же уплотнённым, как и залы
общежития. Заседания кончались поздним вечером. Борис Горбатов -- курчавый,
черноволосый, в косоворотке с распахнутым воротом -- появлялся в дверях,
румяный от мороза, и тут же начиналось неофициальное продолжение прений. Не
помню, чтобы он когда-нибудь читал нам свои стихи. Но поэтов среди
делегатов было предостаточно. Стихи читали все. Только не я, так как
профессионалам мои наивные вирши показались бы совсем детскими. Я бешено
завидовал делегату Юголефа -- Семёну Кирсанову, самому темпераментному
поэту из всех, кого я знал и в ту пору и по сие время. Если в рабфаковском
общежитии меня будили гармонисты припевками "Николай, давай закурим", то в