"Юрий Нестеренко. Крылья" - читать интересную книгу автора

Больше всего меня возмутило даже не то, что он бросил школу, а то, что
он врал всем нам, включая и меня, своего лучшего друга. И когда я
высказывала ему свое возмущение (мы сидели вдвоем на чердаке, точнее, я
сидела, а он после полученной взбучки предпочел лежать на пузе, подстелив
гобелен с охотниками), он обозленно заявил, что врут все вокруг, "и дядя
Кйотн, и твоя мать тоже". Когда же я потребовала объяснений, он с довольным
видом выложил, что Кйотн Штрайе - вовсе не мой родной отец.
Поскольку я давно это подозревала, шоком для меня эта новость не стала,
однако услышать это было неприятно - опять же не столько сам факт, сколько
то, что от меня это скрывали. В тот же день я вызвала мать на откровенный
разговор и добилась от нее правды. Тогда же она впервые рассказала мне
многое из того, что я уже поведала вам. Я не сказала, от кого узнала, но
вычислить было нетрудно, так что Ллуйору досталось еще и за это, хотя я и
просила его не наказывать. Но отчим ответил: "Он заслуживает наказания,
потому что сделал это не из любви к правде, а со зла" - и был в общем-то
прав.
С тех пор в наших отношениях с Ллуйором наступило резкое охлаждение. Я
еще пыталась вернуть его дружбу, но это было бессмысленно.
Дело было не только в той ссоре - просто наши интересы все больше
расходились. У меня были книги, у него - уличные друзья-мальчишки с их
примитивными играми. От них он набрался идей типа "с девчонками дружат
только сопляки", а заодно и насчет крылатых - от "бесовского отродья" до
"уродов". Если бы он проболтался в своей компании обо мне, это ударило бы по
его статусу куда сильнее, чем положение ученика палача.
Последнее обстоятельство, кстати, он со временем сумел обратить себе на
пользу. Ему снова пришлось пойти в школу - со следующего года и опять в
первый класс, ибо он слишком много пропустил.
При этом он хотя и не выделялся физической силой среди сверстников,
оказался на два года старше новых одноклассников - в этом возрасте разница
существенная, и теперь уже немногие решались его задирать. Он же, в свою
очередь, превратил свое проклятие в козырь и агрессивно заявлял, что он -
будущий королевский палач и, когда вырастет, поотрубает головы всем
обидчикам, а учиться пытать будет уже с двенадцати лет (что не
соответствовало действительности - с этого возраста ученик палача только
учится обращаться с оружием). И нашлись те, что предпочли заручиться дружбой
столь грозного субъекта, а прочие решили держаться от него подальше.
До открытой вражды между нами дело не дошло, хотя я замечала неприязнь
в его взгляде, да и сама была зла на него - менее всего мы склонны прощать
другим свое в них разочарование. Установилось что-то вроде вооруженного
нейтралитета - мы просто старались не замечать друг друга. Встречались мы
теперь разве что за обедом и ужином.
Мне было десять, когда меня отдали в школу - сразу в четвертый класс.
Раньше в этом не было необходимости - я и так знала гораздо больше того, что
изучали в младших классах. В принципе, отчим и дальше мог бы учить меня сам
или в крайнем случае нанять приходящих учителей - доходы королевского палача
позволяли ему это. Он получал не только хорошее жалованье, но и деньги от
родственников преступников, которые платили за то, чтобы смерть
приговоренного была максимально легкой; если приговор не требовал обратного,
это не возбранялось. Это не значит, что отчим вымогал деньги или специально
причинял казнимому дополнительные мучения, если не получал платы, просто он