"Юрий Невский. Секрет живописи старинными красками (Сб. "Время покупать черные перстни")" - читать интересную книгу автора

- А какие они, не скажешь?-тяну вопросы и свой чаек, да и конфетки те
поедаю. Умиротворенно закуриваю сыренькую сигаретку.
- Да какие? Обыкновенны люди, милок, обыкновенны...
- Да какие же такие обыкновенны?
Бабушка гоношится у костерка, сыплет во вновь закипевший котелочек черную,
духмяную сухоту неведомых грибков каких-то, корешков, ягод. Двинет мне
туесок с багровой краснотой брусники, золотистую копченость рыбьего хвоста.
- Какие, говоришь?-медлит с ответом, или так и не скажет? Все дарует
манящей снедью.- Да жалостливые больно, все о вас, оглашенных, пекутся. На
что уж меня, старуху, и то оставили за вами присматривать. Вот те раз
прилетали, во-он там, за лесочком, ну чисто светопреставление...
Заглавный-то их приходил, все сокрушался, сер-дешный: взрывы-то, мол,
энти, ядерны ахают, матушку-землю всю изнасильничали. А дырка вон
азонна... все, говорит, растягиватся, ну что тебе платочек прожгли... Да
что вам помочь? Умишко-то больно у вас серенький, не дорос еще... хучь бы
до большой беды не довесть.
- Так войны не будет, а, бабушка? - спрашиваю, а сам тянусь взглядом к
иззубренной пилке черных ельниковых гор, к серой жестянке неба, к синей
сабельке ледниковой воды... Медлю, медлю услышать ответ, все не верится,
что это так, да, все это взаправду.
- Да как тебе сказать, сынок,- еще больше темнеет ликом старуха,- никому
то неведомо... а кому ведомо - да сказывать не велено...
- Что же еще, бабушка? - хочу продолжить робкий костерок нашего разговора.
- Да вот монах, божий человек, с Тибету приходил, все разговоры вели, и у
них там неспокойно, рассаду мыслей взял, да и пошел себе с богом.
- А что, новые мысли вырастили?
- Да пойдем и посмотрим...
Она ковыляет впереди, качаемая ветром, как травка. Гам, за домишкой, за
стволом разлапистой ели, малая плантация. Бабушка снимает укрывную
рогожку, и я вижу мысли: крупные и не очень, разных цветов, но не ярких, а
все более бледных, невзрачных. Они покачиваются, вроде бы похожие на
кувшинки, а, может быть, на чудные орхидеи, но на более длинном и твердом
стебле, с махровыми, трепещущими по краям лепестками. Они как живые
перекликаются, о чем-то волнуются и будто гудят, переговариваясь.
- Бабушка, а есть здесь мысль про войну? - спрашиваю, а сам медлю, вновь
медлю услышать ответ.
- Да как же, вот и она...- Бабушка показывает некрупный, невзрачный такой,
голубоватенький цветочек. Смотрю на него со странным чувством недоверия,
страха и любопытства: так вот какая она!
- А что, нельзя ли ее вырвать?
- Нельзя, нельзя, господь с тобой, ничего нельзя просто так вырвать,-
торопливо бормочет старушка,- ежели изойдет, то сама собой, а вырвать как
же, грех... да и неведомо то, неведомо...
- И мысль про любовь есть? Покажи, бабушка!..
Мысль про любовь покрупнее, бледно-розового цвета, качается на тонком
стебле. До чего она беззащитная, хрупкая!
- А я и побольше вырастила,- будто знает она, о чем думаю. И я вижу мысль
про любовь и побольше, наверное, это мысль про всеобщую любовь.
Вижу и другие мысли: про страх, про болезни, про хлебный и другой урожай,
про детей... и все это странно, неверно и зыбко под этим плоским, сереющим