"Фридрих Незнанский. Марш Турецкого, или 50 шагов следователя по особо важным делам ("МАРШ ТУРЕЦКОГО") " - читать интересную книгу автора

Он долго смотрел на нагрудный карман моей ковбойки, как будто
прицелился в самое сердце.
- Этого ты никогда не узнаешь...
- Почему не узнаю?
- А потому, Турецкий, что за тобой смерть пришла. Через пять минут
явится прапорщик Цегоев и разрежет тебя на куски... И подбросит их к
афганцам. Не нашим, а душманам. И объявят твоей маме, что погиб, мол,
сыночек смертью храбрых... Может, посмертно звездочку отвалят. Как Дубову...
Снова меня везли куда-то, но не в грузовике, а в "газике", которым
управлял Ивонин, а Цегоев коренастый небритый мужик, сидел, прижавшись ко
мне и обдавая гнилым дыханием.
- Еще нэмножко патэрпи, дарагой! И он показал мне ряд желтых редких
зубов, что, должно быть, означало улыбку.
Где- то я видел эту харю совсем недавно. И эти злые, звериные глазки. Я
весь сосредоточился на воспоминаниях, как будто от этого зависела моя жизнь,
мое спасение.
Я всматривался в его лицо и видел, как эти глазки, попадая в луч
восходящего солнца, из темно-серых превращались в прозрачно-зеленые.
И тут я вспомнил: он был среди телохранителей Зайцева, стоял за спиной
генерала, когда тот вошел в отсек-капсулу отнять у меня Ивонина.
- Сейчас будет "Соловьиная роща", уточнил Цегоев и, поняв, что мне эта
информация ничего не говорит, добавил: Лихое мэстэчко, прострэливается
насквозь. Пули как шальные соловьи...
И как иллюстрацию я увидел обгоревший остов автобуса, завалившегося в
кювет, на асфальте бурые пятна крови. Я вглядывался в заросли садов: хоть бы
душманы, черт подери, напали...
Теперь подъем с каждым метром становился все круче. Дорога, пружинистая
как каучук, стала колдобистой, петляла по самому краю ущелья, прижималась к
отвесным скалам. Тишина стояла в прозрачном горном воздухе. Хотелось, чтобы
тишина эта оборвалась спасением. И еще я подумал: если они действительно
прикончат меня, не будет наказания палачам, не будет мести за расправу над
Ким. Ведь для этого я должен выполнить свою работу, исполнить
профессиональный долг. Но я знал чудес на свете не бывает и дело мое
дохлое...
Цегоев и Ивонин выволокли меня из "газика" и повели. Мы шли довольно
долго.
- Здесь, сказал Ивонин.
Я прислонился спиной к стволу кипариса и запрокинул голову. Малиновый
рассвет озарял верхушки деревьев. Небо было в легких облачках, как родное,
московское. Кто-то дышал рядом со мной, судорожно, со всхлипами. Это я
дышал. Боже мой, неужели я плачу.
- Сними с него повязку, пусть отдохнет, подышит перед смертью, сказал
Ивонин.
- Нэльзя, шуметь будет, потом снимем. А пэред смэртью нэ надышишься,
сказал Цегоев.
Он замахнулся огромным, фантастически огромным кулаком, и я
догадываюсь, что в нем зажат кастет. Это смерть!
И я делаю подсечку, как тогда на ковре Дворца тяжелой атлетики, где
проводилось первенство Москвы по самбо тогда я в первый и в последний раз
стал чемпионом столицы в среднем весе, выиграл у непобедимого Родионова. Я