"Фридрих Незнанский. Марш Турецкого, или 50 шагов следователя по особо важным делам ("МАРШ ТУРЕЦКОГО") " - читать интересную книгу автора

делаю свою коронку. Это страшный удар, его терпеливо отрабатывал со мной
тренер. Я бью Цегоева левой ногой по руке с кастетом, и тут же правой в
живот. Сила удара, помноженная на неожиданность, делают свое дело, и Цегоев
камнем летит на землю, хватая ртом воздух. Я бросаюсь на Ивонина, с руками,
вывернутыми за спину, и ртом, перетянутым клейкой лентой: ярость придает
сил. Я бью его ногой. Но Ивонин проворный, недаром спецназовец. Падая, он
парирует мой удар и в свою очередь наносит мне свой под ложечку. Я сгибаюсь,
но не падаю, снова бросаюсь на Ивонина. В моем натиске столько дерзкой
смелости, что он отскакивает, нанося мне в скулу резкий, но не очень сильный
удар. Я прицеливаюсь, я знаю: сейчас я прыгну, как тогда на ковре Дворца
тяжелой атлетики, сделаю в воздухе кульбит и нанесу ему удар такой силы, что
он не встанет я перебью ему позвоночник...
И вот я готов, я взлетаю... Сзади кто-то бьет меня в спину. Я лечу
куда-то. Тело мое обвисает. Оглушительный удар кастетом обрушивается на
меня. Это Цегоев. Очухался, гад...
Я падаю навзничь, подкошенный. Острая боль в ушах и носу. Цегоев надо
мной. Бьет меня сапогом по ребрам, по животу. Я со стоном перекатываюсь по
траве, корням, колючкам. А он бьет и бьет мое скрюченное тело кованым
сапогом. Я слышу всхлип уши-то у меня не зажаты клейкой лентой. Я уже не
могу набрать воздуха в отбитые легкие, не могу вздохнуть.
И уже палач Цегоев рвет мою одежду на части, трещит ковбойка, сыплются
пуговицы.
- Разрэжу на куски гада! ревет Цегоев, и я вижу в его руке кинжал. Я
пытаюсь увернуться, но кастет сделал свое дело я потерял координацию. И
увертки мои медленны и неуклюжи.
- Кончай его! кричит Ивонин. Быстро! Нам могут помешать!
- Не-ет! это мой последний всхлип.
Удар кинжалом. Я успеваю перекатиться на бок, и кинжал свистит мимо уха
в миллиметре от моей кожи.
- Отойди, Цегоев! кричит Ивонин. Я сам!
Надо мной стоит Ивонин. В трех шагах от себя я вижу его искаженное
злобой лицо лицо психа.
- Все, отжил законник... шипит он и целится в меня из пистолета.
Он стреляет. Один раз, второй, третий! Я слышу выстрелы, они идут один
за другим очередью...
И я проваливаюсь в мир иной, где все лучше. И в этом новом мире я не
погибаю, а побеждаю...
Ивонин летит на меня, сваливается и как-то странно дергается, кричит:
- Я-а-а! Тебя-а-а!...
И он ползет на меня. Давит, прижимает к земле, пахнущей плесенью,
ползет еще дальше. Уползает в темноту. Он исчезает, а я свободен. Потому что
Цегоева тоже нет. Вернее, есть, но он падает в метре от меня. Мне даже
кажется, что земля вздрогнула, как при землетрясении. Руки мои по-прежнему
стянуты, рот тоже, но ноги, мои ноги свободны. И я приподнимаюсь на
ослабевших ногах и вижу афганцев-душманов, бегущих мне навстречу...
Я прислоняюсь спиной к кипарису. Это на том свете. И на том свете
подбегает ко мне мой друг Грязнов. Ничего, что он похож на душмана в
каком-то полосатом халате и чалме. У меня кружится голова и раскалывается
череп от боли. И тогда я понимаю, что не умер. На том свете голова не болит.
Пелена застилает глаза, я ничего не вижу. Зашлось дыхание, щиплет глаза. Но