"Миглена Николчина. Холод и пламя" - читать интересную книгу автора

что там внутри, даже если потом их нельзя было восстановить. Это обычное
для всех детей любопытство у меня имело систематический характер.
К тому же я была прозорлива не по возрасту. Родители часто
рассказывали, какие у меня были сосредоточенные продолговатые глаза, и как
ничто не могло отклонить моего взгляда ("в нем былo пламя", - гордо
добавляла мама) от понравившегося предмета. Еще не начав говорить (в этом
отношении я немного опоздала), я уже распоряжалась всей ратью последних
новинок техники, которые целиком захватили мое воображение. В конце концов
мне подарили старый транзистор, спасая остальные чудеса техники от набегов,
но я сразу же раскусила его и устремила любознательный ум к новым объектам.
И что удивительно - я почти никогда не причиняла им вреда, распоряжаясь ими
с каким-то врожденным пониманием и сверхъестественной точностью. Мои
родители: инженер и преподавательница физики считали, что так и должно
быть. Вот где сказывается наследственность!
Но в то лето меня перестал устраивать весь арсенал стучащих и
вибрирующих механизмов, среди которых особое место занимал маленький
угловатый робот ВСЕЗНАЙКА, дающий, благодаря простому магниту, стандартные
ответы на стандартные вопросы. Все они показались мне элементарными и
неинтересными. А здесь что-то дышало, шуршало, покачивалось в тонкой ткани
ветерка, искоса смотрело на меня и не отвечало. Оно почти прикасалось ко
мне, не приближаясь ни на шаг. Я еще не подозревала, что весь мир
разломился пополам на выпуклости моего глазного яблока, все еще пребывала в
заблуждении, что стоит только захотеть, и все вспыхнет в восторженной
прозрачности.
И вот конечный результат - в ответ на мой взгляд колючие ветки сосны
скользят по раздетому стволу дрожью, запахом и молчанием, поглаживая мою
кожу то ли ужасом, то ли лаской. Но это только кажется, на самом деле они
остаются наверху, в непроницаемости.
Круг замыкается, построенное рушится, и вот мне снова пять лет и
бессилие неестественными порывами так и рвется из всего моего существа.
Толпа течет, вливаясь в двери автобусов и мчась с неподвижными лицами, но
моего автобуса все нет, того автобуса, который вернет меня к лихорадочным,
но разумным и осмысленным делам, увезет меня от этой с ума сводящей мысли о
сосне и навязчивом воспоминании о том лете. Мне надо сделать усилие, чтобы
вернуться еще раз.
Я быстро сообразила, что мне интересно и, желая без помех заняться
исследованиями, захотела иметь свой садик. Вначале это показалось нелепым
моей тетке и она кротко объяснила, что весь сад и так мой, но взглянув на
меня, дрогнула уголками губ и в замешательстве согласилась. В то время она
почти считалась старой девой, почемуто так и не выйдя замуж. Из всей родни
только она еще оставалась в Белоградчике и ее считали чудаковатой.
Предполагаю, что и я казалась ей странной с моими угловатыми плечами и
размеренными движениями, потому что иногда она при виде меня еле
удерживалась от смеха. Ее смех был беззвучным, даже неулыбчивым, но
все-таки я чувствовала, как все ее загорелое лицо, каждая пропитанная
солнцем пора открывается и вольготно смеется прямо мне в глаза. Она была
слишком прозрачна для того, чтобы обидеться, поэтому я серьезно спрашивала,
в чем дело.
Она пугалась, воображая, что не подает виду или же сама не замечала
своего смеха, пока я не спрашивала, дав ей понять, что раскусила ее без