"Виктор Николаев. А помнишь, майор...("Записки афганца" #2) " - читать интересную книгу автора

сполна отвечали любому из трех пунктов. Не получив вразумительного
объяснения и от программы "Время", несмотря на то, что в отношении данного
бурного государственного процесса не жалели сотен цветастых слов, он пошел к
начальнику штаба, как к конечной инстанции - честно признаваться в своем
непрофессионализме.

У входа в штаб угрюмо терлась о перила тощим мосластым задом однорогая
корова с прозаической кличкой Зорька. Ее вымя, величиной с грудь
манекенщицы, соответствовало ее оскотиненной судьбе. Корова находилась на
пенсионном котловом довольствии у прикухонного хозяйства части по причине
большой выслуги лет и полного отсутствия всякой выгоды от нее. Зорька была
жива только благодаря прошлым заслугам - небывалой плодовитости в молодости.
- Разрешите, тов. полковник?
Капитан Николаев, стоя в дверях, прокручивал в голове суть вопроса.
Начав с того, что в гарнизоне на этот час без происшествий, Виктор доложил,
за чем пришел. Он не надеялся получить исчерпывающий ответ у этого
немолодого офицера, бывшего летчика, которому оставалось дотянуть всего год
до необходимых тридцати лет выслуги, и уже два года как нелетавшего. Это был
уставший и порядком изношенный человек. За все тридцать лет служебных
скитаний по Союзу он был "то со щитом, то на щите". Порой его из поощрения
допускали к подарочным крохам продовольствия или к "тринадцатой зарплате",
как к жирному кусочку, те, кого он для их личного и спокойного обогащения
нередко закрывал своим телом. У него не было ни конечной прописки, ни даже
личной плохонькой квартиры, а порой и куска в желудке. Его то пробовали на
зуб, то гнули через колено. Однажды молодой лощеный полковник из Москвы не
без ехидцы спросил его:
- Ну, вы хоть что-то имеете от своей должности для себя?
Тот, внезапно окрепнув и помолодев от такого хамства, стальным голосом
ответил:
- Имею! Семью и честь!
В гарнизоне его без злобы и насмешки за глаза называли Владимир Иваныч
Ленин. По случаю сверхкурьеза, который произошел с этим, всегда с винным
запахом, начальником штаба. Однажды, построив полк на плацу, у памятника
вождю, он в такой же предпраздничный августовский день Военно-Воздушных Сил,
будучи в своем естественном состоянии, высмотрев в шеренгах полка несколько
себе подобных, не слишком трезвых офицеров, начальственно рявкнул:
- Равняйсь! Смирно!
Развернулся к подходящему командиру полка буряту Бимбе Батмаевичу сразу
обеими ногами и начал для повышения самоавторитета словесно воспитывать
народ:
- В такой день! Славный для авиации... Как вам не стыдно! Взять и
нахл... и наж... употребить... Как вам стоять тут совесть позволяет?!
И, показывая рукой на большой бюст Ленина, завершил:
- На вас ведь Владимир Иваныч смотрит!
Очумелые вороны около часа, пытаясь перегалдеть друг друга, висели в
воздухе, тараща глаза с высоты своего полета на неумолкавших от хохота
людей.
Сегодняшнее, очень нужное и от того тревожное общее собрание личного
состава всех частей, а их было пять в гарнизоне, перенесли с десяти часов
утра на шестнадцать. О причине такого изменения руководство не сообщило, но