"Фридрих Ницше. Несвоевременные размышления: "Давид Штраус, исповедник и писатель"" - читать интересную книгу автора

может быть очень мало. В таком случае победа, даже самая блистательная, не
дает победившей культуре ни малейшего повода к триумфу.
В данном же случае не может быть и речи о победе немецкой культуры, по
самым простым причинам: потому, что французская культура продолжает
существовать как и прежде, и мы также зависим от нее как и раньше. Она даже
не содействовала военным успехам. Нашей победе содействовали элементы, не
имеющие ничего общего с культурой и недостающие нашему противнику: строгая
дисциплина, прирожденная храбрость и выдержка, обдуманность предводителей,
единодушие и послушание подчиненных. Одному только остается удивляться:
именно тому, что то, что в Германии теперь называется "культурой", не стало
препятствовать этим великим военным успехам, может быть, потому, что это
"нечто", именующее себя культурой, считало более выгодным для себя
показаться на этот раз услужливым. Если этому "нечто" позволить вырасти и
размножаться, избаловать его лестью, что будто бы оно победило, то оно будет
в состоянии, как я сказал, искоренить немецкий дух и, кто знает, будет ли
оставшееся немецкое тело еще на что-либо пригодно!
Если возможно возбудить ту спокойную и упорную храбрость, какую немцы
противопоставили патетическому и мгновенному воодушевлению французов, против
внутреннего врага, против той в высшей степени двойственной и, во всяком
случае, ненациональной "образованности" ("Gebildesheit"), которую теперь, с
опасным непониманием, называют культурой, то не вся еще утрачена надежда на
настоящее немецкое образование, противоположное "образованности", указанной
выше, так как у немцев никогда не было недостатка в умных и храбрых
предводителях и полководцах, но последним часто недоставало немцев. Возможно
ли немецкой храбрости дать это новое направление, становится мне все более
сомнительным, а после войны мне по временам кажется даже невероятным, потому
что я вижу, как всякий убежден, что вовсе нет надобности в такой борьбе и
храбрости, что, наоборот, все так прекрасно устроено и, во всяком случае,
все необходимое давно уже изобретено и сделано; одним словом, лучшая смена
культуры везде уже отчасти посеяна, отчасти стоит в свежей зелени, а кое-где
даже и в полном цвету. В этой области существует не только довольство, но и
счастье и упоение. Я чувствую это упоение и счастье в несравненно уверенном
поведении немецких журналистов, этих фабрикантов романов, трагедий, песен и
историй, составляющих по-видимому дружное общество, которое как бы поклялось
овладеть досугами и послеобеденными часами современного человека, т.е. его
"культурными моментами", чтобы оглушить его посредством печатной бумаги.
Теперь после войны в этом обществе сосредоточились все счастье, самосознание
и достоинство; после таких "успехов немецкой культуры" оно чувствует себя не
только утвержденным и санкционированным, но почти что священным и говорит
поэтому торжественнее, любит воззвания к немецкому народу, издает также как
и классики сборники сочинений и рекламирует в своих журналах новых немецких
классиков и образцовых писателей, вышедших из их среды. Может быть,
следовало бы ожидать, что опасности такого злоупотребления успехом будут
признаны более благоразумной и ученой частью немецких образованных людей или
что, по крайней мере, они почувствуют всю мучительность этой драмы; что же
может быть мучительней, как видеть уродливого напыщенного петуха, стоящего
перед зеркалом и восторженно любующегося своим отражением. Ученое сословие
охотно допускает все, что случается: оно и без того слишком занято собою,
чтобы еще взять на себя заботу о немецком духе. К тому же члены его вполне
уверены, что их собственное образование самое лучшее и самое зрелое в наше