"Николай Никандров. Диктатор Петр (1.07.06]" - читать интересную книгу автора

их не жаль? Вид?! А вы думаете, я мало видел, какой у них вид? Но у меня-то
мужской ум, и я прекрасно понимаю, что помочь им мы не в состоянии, потому,
что мы сами, вот уже два года, как висим на волоске! Где уж тут другим
помогать, лишь бы самим-то спастись! А у тебя, мама, как и у Оли, женский
ум, и вы не можете понять, что всех голодающих мы все равно не накормим, а
себя между тем подорвем и, может, свалим, но спрашивается: зачем? во имя
чего? Чтобы ценой собственной жизни спасти жизнь одному неизвестному
прохожему? Но неизвестному и в хорошее время не следует помогать: почем я
знаю, кто он, а может, он выродок, чудовище, душитель свободы, кретин?
Кажется, уже имеем на этот счет хороший урок! В особенности не надо помогать
детям, потому что еще неизвестно, что из них получится! Но что долго
распространяться об этом, когда тут все ясно, как день! Тут, мама, одно из
двух: или нам умирать, тогда помогайте оставаться в живых неизвестным, быть
может, кретинам; или нам жить, тогда не замечайте других, умирающих от
голода! Третьего выхода у нас нет! Поняла?
- Понять-то я поняла,- упорно защищалась старушка с глазами, красными
от волнения.- Но и ты, Петя, тоже пойми меня, что я свою порцию хлеба
отдала, свою, свою, не вашу! И что я буду сегодня весь день без хлеба
сидеть, я, я, а не вы! Вы же от этого ничем не пострадаете, ничем!
- О! - восклицал Петр с досадой, что его опять и опять не понимают.-
Как это мы ничем не пострадаем? А лечить тебя, когда ты свалишься от
истощения, разве это нам не страдание?
- А вы не лечите.
- А видеть, как ты, наша мать, таешь на наших глазах, разве это нам,
детям твоим, не страдание? Ведь мы семья, и когда ты подаешь свою порцию
хлеба, ты подрываешь устойчивость всей нашей семьи! Поняла?
- У, какой ты, Петя, стал скупой! - простодушно вставляла свое слово
Ольга.- Из-за кусочка хлеба, поданного женщине, умирающей от голода, ты
поднимаешь целую бурю! И что это с тобой сделалось? Раньше ты не был таким
скупым!
- Скупой?! - приходил в окончательное исступление Петр, начинал
метаться по комнате, и лицо его искажалось при этом так, что на него
неприятно было смотреть.- Это я-то скупой, я! - возглашал он с трагическим
смехом безумца: - Ха-ха-ха! Я! Я, который когда-то, по молодости и глупости,
ради счастья других, неизвестных, кретинов, пожертвовал собственным
счастьем, сидел в тюрьмах, таскался по ссылкам, заграницам! И теперь, в
зрелые годы, бросил свое призвание, свою карьеру, свою личную жизнь, и все
только для того, чтобы выручать вас, потому что, к моему великому изумлению,
чувство кровного родства ко всем вам и любовь к матери в конечном счете
оказались во мне сильнее всех других чувств! Вернее, никаких других чувств,
кроме этих, родственных, во мне, как и во всех людях нашего времени,
совершенно не оказалось! Я "скупой", а вы "щедрые": вы тайно от меня
подкармливаете собак и кошек со всего двора, а как день-два приходится чай
без сахару пить, так опускаете носы и начинаете скулить: как зиму будем
жить, если власть не переменится? Как будущий год будем жить? Как через сто
лет будем жить? Для вас же хлопочу! Из-за вас же убиваюсь! Об вас забочусь,
как бы подольше вам продержаться! А вы: "скупой", "скупой"...
Петр вскрикивал, хватался за сердце, падал в постель, принимал
валерьяновые капли, клал на сердце холодный компресс, просил закрыть в
комнате ставни, лежал, стонал... И домашние мучались не меньше, чем он, они