"Николай Никандров. Рынок любви (1.07.06]" - читать интересную книгу автора

позапрошлом не торговала тем замечательным товаром? Ведь это так выгодно!
- Не догадалась, детка. Человек доходит до всего не сразу. А ты
старайся хорошенько кушать, когда тебе дают, да по меньше рассуждать за
обедом.
- Я-то, мамочка, хорошо кушаю, но мне все-таки хочется знать, почему
мы, три твои дочки, вдруг стали и обутые и одетые. Ведь это интересно, и я
не маленькая, мне уже десять лет...
Она немного помолчала, разгрызла косточку от сушеной сливы, положила в
рот сладкое зернышко и сказала жуя:
- А тот пожилой господин с большой бородой, который тогда к нам
приходил, что он из себя представляет?
- Он не пожилой, он еще молодой. Вот он-то и есть один из тех
пассажиров, для которых я тогда железнодорожные билеты доставала.
- Ага, значит, он уехал?
- Да, уехал...
- Значит, сейчас его нет в Москве?
- Нет, он тут. Ты же сама вчера его видела, когда он мимоходом к нам
забегал узнать, как мы живем...
- Как же это так: и уехал и тут?
- Ну и надоедливая же ты какая! Сперва уехал, потом приехал, что же тут
непонятного?

XI

Однажды, сидя в вагоне трамвая и по обыкновению сличая разные женские
качества пассажирок с качествами своей Вали, имеющей кроме всех прочих
бесчисленных дефектов еще и трех дочек, Шурыгин пленился видом одной
хорошенькой молоденькой блондинки. У нее были, точно у гимназистки, две
косы, длинные, толстые, тонкие, словно наведенные карандашиком, украинские
брови, красивый, картинный, заостряющийся книзу овал нежного лица, но
главная притягательная ее сила была в больших синих, немного выпуклых
глазах, полных невинности и вместе скрытой чувственности, невинность и
чувственность как бы источались из ее глаз, как бы просили каждого: возьмите
нас. Все мужчины в трамвае - и старые, и молодые, и кондуктор - не могли ото
рвать своих взглядов от этих ее глаз. Голову синеглазой блондинки покрывала
густо-красная, под цвет румянцу щек, матросская бескозырка, под мышкой она
держала черную клеенчатую, шитую белыми нитками, сумочку, набитую книжками и
тетрадками.
Курсистка! Провинциалка! Попова дочка! Только что при ехавшая в Москву!
Как раз то, что ему, Шурыгину, надо. И у нее, наверное, еще никого из мужчин
нет, не успели заметить, он первый заметил, ему она и должна принадлежать.
И ради нее, как это с ним случалось и раньше, бухгалтер проехал свою
остановку, вагон уносил его куда-то в сторону, он даже не хотел знать куда,
а все только смотрел в податливые, студенисто-жидкие глаза красной шапочки и
слез там, где спрыгнула она, потом, совершенно подавленный своим чувством,
тяжело поволокся за ней, как на Голгофу, переулками к ее квартире. Уже в
течение пятнадцати лет он ежедневно точно таким же образом волочится улицами
Москвы за незнакомыми женщинами. Когда же этим пыткам будет конец? За что он
страдает? Тут никакое усиленное питание не поможет...
Она вошла с парадного крыльца в серый, облупившийся пятиэтажный дом,