"Юрий Никитин. Далекий светлый терем (Из сборника "Далекий светлый терем")" - читать интересную книгу автора

обезумев: усадьба как две капли воды та, что видел в телепередаче! А с
боков полукругом охватывают двор срубленные из толстых бревен сараи,
конюшни, амбары. На дворе под самой балюстрадой зарылась четырьмя
крепкими, ножками в землю широкая скамья, вся красно-коричневая - из
драгоценного красного дуба, по-видимому.
Еще он успел обнаружить, что одет в длинную рубаху из грубого
полотна, а ноги вообще босые, исколотые и перемазанные жирной черной
землей, но тут вдруг в спину садануло как тараном, хрястнули позвонки.
Задыхаясь от боли, он сделал несколько быстрых шагов, поскользнулся в
навозной жиже, упал навзничь, распугав огромных зеленых мух, что со
злобным гудением тут же шлепались на него, раскрепощено оставляя слизь.
- Вставай!
Кто-то, сладострастно хакая, ударил носком сапога по ребрам. Всеволод
покатился по жиже, ляпнувшись сперва ладонями, потом и лицом.
Оскальзываясь, задыхаясь, полуослепший от страха, он вскочил, затравленно
оглянулся.
Два мужика звероватого вида, в грязных кушаках, обутые в ветхие
лапти, оба с широченными топорами на длинных прямых рукоятях, шли прямо на
него. Один уже выставил топор рукоятью вперед, намереваясь снова садануть
Всеволода.
Всеволод шарахнулся, разбрызгивая навозную жижу, с размаха налетел на
широкую дубовую скамью, с хрустом саданулся коленями.
Руки заскользили по толстым доскам... Кровь, а не красное дерево! В
трещинах, закупоренных коричневыми гниющими сгустками, сонно копошились
белесые черви. Над скамьей потревожено гудели раскормленные тяжелые
слепни, а сама скамья тускло блестела от слизи, отполированная, вся в
оспинах засохшей крови.
Из близкой конюшни тяжело вышел, сильно припадая на левую ногу,
размашистый в плечах и с острым горбом на спине ширококостный мужик,
похожий на медведя. Лицо его, тяжелое и с бровями толщиной в два пальца,
зверский шрам, стянувший левую сторону так, что из щеки высовывались
острые, как у волка, зубы, показалось ему страшным.
Мускулистые руки, заросшие густой черной шерстью, почти волочились по
земле. Он жутко ухмыльнулся потрясенному Всеволоду и медленно вытащил
из-за пояса длинную тяжелую плеть, побуревшую от много раз засыхавшей на
ней крови.
- Госпожа наша славная Салтыковна! - резанул в затылок злой колючий
голос, в котором звучали подобострастные холопьи нотки. - Мы пымали
холопа, что не поклонился твоей собаке!
Однако Всеволод уже не видел ни стражей, ни палача. Он смотрел на
балюстраду и задыхался от боли более мучительной, чем смерть под плетьми.