"Юрий Никитин. Далекий светлый терем (Из сборника "Далекий светлый терем")" - читать интересную книгу автора

длинное серебристое платье...
Он сказал с решимостью:
- Я готов.
Роман смотрел остро, лицо закаменело.
- Не передумаешь? Наш мир, признаю - не мед, но получше той жути, что
была раньше! А мы солдаты своего мира. Работяги.
- Я готов, - повторил Всеволод нетерпеливо. Его вдруг охватил страх,
что, пока медлит, женщина в серебристом платье уедет, исчезнет, ее увезут
под венец...
- Ты идеализируешь прошлое, - сказал Роман нервно. - Поэтизируешь!
Там было хуже. Гораздо хуже, чем тебе кажется.
- Во всем ли? - спросил Всеволод саркастически. Странно, чем больше
терял уверенность этот не знающий сомнений технарь, тем больше обретал ее
он сам.
- Не во всем, - сказал Роман убеждающе. Лицо его побелело, лоб
заблестел, даже на верхней губе повисли капли пота. - Наш мир
неустроенный, жестокий, но даже и такой он лучше любой из старых эпох!
- Скажи еще, что он - наш.
- Погоди, - выкрикнул Роман. - Разве не видишь, что мы строим? Многое
не упорядочено, но это сейчас. Будет лучше. В двухтысячном ли, как
почему-то надеются многие, или, скорее всего, намного позже, но светлый
мир наступит! Но на него нужно работать, вкалывать! А ты... Эх! Но даже и
такой наш мир в тысячи раз лучше любого из старых!
- Не теряй времени, - бросил Всеволод зло.
Он перешагнул оградку, пружинисто вспрыгнул на металл. Многотонная
глыба просела под ним - так показалось, приняла согласно, словно
застоявшийся конь, наконец-то почуявший хозяина.
Роман медлил, взопревший, потерявший лоск. Дышал тяжело, будто долго
догонял автобус, руки его дергались, пальцы дрожали.
- Ну же! - выкрикнул Всеволод отчаянно. - Ты же понимаешь...
Он не знал, что собирался сказать, но, странное дело, это развернуло
Романа к пульту, бросило его руки на клавиши, тумблеры, разноцветье
верньеров.
Всеволод ощутил дрожь в железе, будто стальная махина заробела перед
прорывом пространства-времени, и этот страх металла придал силы ему,
жидкому телом, но несокрушимому страстями, и потому чудовищная энергия что
уже раздирала материю вокруг его тела, завертывала пространство в узел,
привиделась выплеснутой из собственной груди.
Затем коротко и страшно воздух рвануло ядовито-плазменным светом.


Ласковые великаньи пальцы приняли его, качнули мягко, а он, ошалелый
от наплыва пряного запаха медовых трав, теплого, как парное молоко,
воздуха, очутился в душистой траве, где невидимые крохотные музыканты
стрекотали, пиликали трогательные песенки. Он всхлипывал, дрожал в
счастливой истерике, унимал часто бухающее сердце, что норовило
разворотить ребра и поскорее сигануть в добрый ласковый мир, в
существование которого иной раз - надо признаться! - не верилось.
Усадьба, дворец, терем ли? Это белокаменное великолепие возвышалось
прямо перед ним в двух-трех десятках шагов! Сердце чуть не взорвалось,