"Николай Николаевич Никитин. Рассказы, воспоминания " - читать интересную книгу автора

- Господи, жить бы да радоваться, покарает вас, покарает, мухоморы.
Она злилась из скуки и из привычки, толкаясь от нечего делать из
кухни в комнаты, из комнат в кухню.
- Агашка-а!.. А, Агашка!.. Вот, лешая, опять, поди, к солдатам
побежала...
Старуха сунулась в мезонин, чтобы самой убрать комнату у младшей
барышни.
Барышня сидела на кровати.
Маремьяна, оглядев комнату, подняла щетку, подошла к кровати,
сказала:
- Хороша, уж так хороша! Что же ты грязными сапогами по одеялу-то
полощешь, не сама, видно, стираешь.
Но синий взгляд был прям, густ, упорен. Входил в стену, как гвоздь.
Казалось, девушке не отвести взгляда.
А Маремьяна - старуха - рядом скучна. Смотрит, не знает. Что там
чужое? В этих глазах?..
Глаза - синие, влажные, странные. Такими бывают лесные болота. Где
сила тайная, темная уводит, щекочет. Где синее - темное, как страсть.
Настойчивый темный путь. Девушка вспоминает утро, как пряталась в то утро,
когда пришла к любимому, как скучен был забор, когда вышли двое (любимый и
та), и как был кругом май, но, может быть, и он, и она, и май - все
ненужное, тупое, вся земля, где спичечная фабрика, - враг, и он - чужой и
враг, и та, конечно, - враг, и напрасно было таиться, и не надо было
ходить, чтобы узнать, только боль, и не отдать эту боль ни росе, ни ветру,
потому что все это чужое - все для них, а не для нее. Жизнь - как болото,
вязнешь, не знаешь, темно.
Но старуха с тряпкой и щеткой стоит рядом.
- Наталья, я тебе говорю или приходскому дьякону, спусти ноги...
Девушка подняла голову. Попалась на глаза тряпка, кусок щетки, окурки
(много курила), сдавило в висках клещами, и в сердце - клещ, и оттуда -
кровь, как испуганная стая зверей в облаве. Девушка кинула руки, крикнула:
- Вон, нянька, вон!.. Убью!
Маремьяна еле спустилась с мезонина (на каждой ступеньке думала:
"Довели гулянки деву до самовару... Ну, не мое дело, пусть сами
чокаются...").
А Наталья знала, что это не так, но знала, что именно так думает
сейчас нянька; от этого еще злее, еще бешенее бродила кровь, как огонь,
как буря, и больно было даже телу от тупости, от ненависти, от
непонимания, будто буря ходила в теле, как в лесу, ломая деревья с
треском.
Наташа целый день просидела на кровати. Взгляд, как гвоздь, - в
стену. Или в ботинки. На ботинки налипла желтая глина (это вчера... или
сегодня, сколько прошло часов?).
Приходили - звали обедать: молчала.
Пить чай - молчала.
Ужинать - молчала.
Ночью, когда вернулась с прогулки Дора, Наталья посмотрела на ее
вспухшие губы и усмехнулась.
- Я буду писать письма... Ты мне, Дорка, не мешай.
Вот уже двенадцать, час, два - ночь... Мезонин, крыша, чердаки. Поют