"Александр Никитенко. Моя повесть о самом себе и о том, чему свидетель в жизни был " - читать интересную книгу автора

мельница. Около пенилась и клокотала вода, отдаленный шум падения которой
долетал до горной вершины. Деревня тянулась по горе, против барского дома.
Отцу моему отвели в ней маленький, но опрятный домик, который примыкал к
саду. Здесь-то и явился я на свет, на второй или на третий год после
водворения в Ударовке моих родителей, а именно в 1804 или 1805 году.

Первые годы моего детства

Я рано помню себя, но память моя, конечно, удержала только самые яркие
черты лиц и событий моего первого детства. Зато воспоминания эти очень живы
и пластичны: лица, события, местности и теперь еще представляются мне так
ясно и отчетливо, как будто они все еще были у меня перед глазами. Между тем
мое знакомство с ними должно быть отнесено к трех- и даже двухлетнему моему
возрасту. Первое воспоминание из самой отдаленной древности моей истории,
или из самой юной эпохи моей жизни - это воспоминание о сильно мучившей меня
оспе и об одном горбатом мальчике по прозванию Третьяк, которым меня
почему-то пугали: вероятно, по причине его жалкой наружности, хотя в ней не
было ничего страшного или отталкивающего.

Я был вторым ребенком у родителей. Их первая дочь умерла на втором году
от рождения. Родился я в марте месяце, кажется, двенадцатого, в чем отец мой
видел счастливое предзнаменование: это момент возрождения природы в нашем
краю. Около этого времени там начинается весна: снег тает, реки
освобождаются от ледяных покровов, с гор текут потоки, в рытвинах и оврагах
шумит вода, зелень едва приметным пушком пробивается на деревьях, на полях
проглядывают первые голубые цветки - красивые пролески, воздух оглашается
пением жаворонков и похожими на звуки волторны криками журавлей, которые
угловатой линией тянутся к нам с дальнего юга на веселый восток.

Восприемниками моими при крещении были помещица Александрова и
ротмистр, или поручик, князь Жевахов, очень любивший моего отца. По словам
матери, я рос крепким и здоровым на славу, так что мною нередко любовались.
Крестная мать ласкала меня и кормила сластями. Я рано начал ходить и
произносить первые слова. Мое физическое развитие вообще шло правильно и
успешно.

Не знаю, почему не привили мне оспы: вероятно, потому, что
оспопрививание в то время не было еще так распространено в провинции, как
теперь. Это обстоятельство чуть не стоило мне жизни, так как меня постигла
чрезвычайно сильная натуральная оспа. Но, с другой стороны, я, может быть,
ей-то и обязан своим теперешним хорошим здоровьем. На лице моем и теперь еще
сохраняются едва заметные следы этой болезни, зато она в самом начале жизни
разом освободила мое тело от всех вредных и острых соков.

Не могу с точностью определить, как долго мой отец оставался у помещицы
Александровой: кажется, года три или четыре. Жизнь его у ней текла довольно
спокойно. Все любили его, начиная с помещицы и ее детей до последнего
дворового человека. Я был впоследствии знаком с двумя молодыми
Александровыми, сыном и дочерью ударовской барыни. Они с благодарностью
вспоминали о моем отце как о человеке, которому были обязаны своим развитием