"Александр Никитенко. Моя повесть о самом себе и о том, чему свидетель в жизни был " - читать интересную книгу автора

личных объяснений в Москву. Это произвело на всех действие громового удара,
а отцу моему внушило самые отважные надежды. Последние, однако, быстро
рассеялись.

Граф, правда, благосклонно выслушал его, но еще благосклоннее отнесся к
наветам противной стороны. Отца признали человеком беспокойым, волнующим умы
и радеющим больше о выгодах человечества, чем о графских. В заключение
беднягу заковали в цепи и привезли обратно в слободу, где велели жить под
надзором местных властей. Отсюда начался ряд его несчастий - унижений,
гонений и лишений всякого рода.

Прежде всего надлежало подумать о насущном хлебе. Отец собрал в памяти
все, чему учился в Москве и что успел почерпнуть из чтения книг, и решился
пустить в оборот небольшой капитал своего знания. Верстах в пятнадцати от
Алексеевки жила в небольшой деревне помещица Авдотья Борисовна Александрова.
Эта замечательная личность, тип русских помещиц начала нынешнего столетия,
не может быть обойдена молчанием. К тому же она была моею крестной матерью.
Я помню ее уже лет сорока. Высокая, довольно полная, с грубым лицом и
мужскими ухватками, она неприятно поражала резкими манерами и повелительным
обращением. Жила она на широкую барскую ногу, хотя средства ее были
невелики. У ней часто собирались гости, особенно офицеры квартировавшего в
окрестностях полка. Ходила молва, что она охотно угощала их не только
сытными обедами и наливками, но и отцветающими своими прелестями.
Образование ее не шло дальше грамоты да умения одеваться и держать себя
по-барски, сообразно тогдашним обычаям и моде. Претензий зато у нее было
пропасть. Она била на барство, и потому сама мало распоряжалась хозяйством,
а действовала в домашнем управлении через управляющего, дворецкого, ключниц
и т.д.

Эта феодальная дама отличалась всеми свойствами деспота, обладателя
нескольких сот рабов, но сама состояла в рабстве у своих дурных
наклонностей. Бич и страшилище подвластных ей несчастливцев, она особенно
тяготела над теми, которые составляли ее дворню и чаще других попадались ей
на глаза. Мои воспоминания о ней ограничиваются годами моего детства. Но я
живо помню, как она собственноручно колотила скалкою свою любимую горничную,
Пелагею, как раздавала пощечины прочим, как другая ее горничная, Дуняша, с
бритой головой по нескольку дней ходила с рогаткой вокруг шеи, как всех
своих девушек секла она крапивой. Подобные вещи, впрочем, никого не
возмущали: они были в нравах общества и времени.

Мать четырех детей, Авдотья Борисовна выхлопотала позволение моему отцу
переселиться к ней, чтобы занять в ее доме должность учителя. И вот мы
переехали в Ударовку. Если не ошибаюсь, это было в 1802 году.

Деревня славилась живописной местностью. Барский дом стоял на высокой
горе, у подошвы которой течет река Тихая Сосна. Начиная с вершины горы, по
скату ее и до самой реки простирался великолепный сад с множеством плодовых
деревьев и с огромными вековыми дубами. На противоположной стороне реки
зеленел и пестрел цветами роскошный луг с живописно разбросанными по нему
купами лоз и вербы. На одном из грациозных изгибов реки стояла водяная