"Александр Никитенко. Моя повесть о самом себе и о том, чему свидетель в жизни был " - читать интересную книгу автора

своей мощи был добр и простодушен, как ребенок. Особенно забавлял меня один
маневр Журбы - так звали силача. Нам навстречу то и дело попадались и
заграждали путь обозы с товаром. Тяжело нагруженные сани не всегда успевали
свернуть в сторону так скоро, как того желал Журба, и он распоряжался с ними
по-своему: хватал за углы и одни за другими опрокидывал в сугробы.
Озадаченные извозчики только почесывали затылок, восклицая:

"С нами крестная сила!" Подвиги Журбы забавляли меня, а его доброта и
ласковое обращение служили утешением моим родителям.

Не могу определить, сколько времени мы ехали. Наконец, достигли места
нашей ссылки. Глазам представилась маленькая деревушка, дворов в тридцать.
На занесенной снегом равнине торчали жалкие курные избы: точь-в-точь
болотные кочки или копны перепревшего сена. Позади шумел сосновый бор.
Унылый ландшафт наводил невыразимую тоску.

Отец и мать со стесненным сердцем переступили порог дымной избы, где им
было отведено помещение вместе с хозяевами. Теснота, чад, московская
неопрятность, недаром вошедшая в пословицу у малороссиян, наконец,
присутствие тут же, в избе, домашнего скота - все это производило
безотрадное впечатление и вызывало брезгливость. Но в массе зла всегда
таится частица добра, не надо только упорно закрывать на нее глаза. Вокруг
нас, что и говорить, все было мрачно и неприглядно, но на печальном фоне
картины не замедлили выступить более отрадные явления. Население края
встретило нас самым радушным образом. Оно отнеслось к нам не как к
презренным ссыльным, а как к людям, не по заслугам несчастным. Чуриловцы
жили среди лесов, отрезанные от больших путей сообщения и промышленных
центров, и потому еще сохраняли первобытную честность и простодушие. Они
вели жестокую борьбу с неблагодарной почвой севера, буквально обливая ее
потом, чтобы добыть скудный хлеб, которым питались. Но труд и бедность шли у
них об руку с чувством братства и с состраданием к еще более обездоленным,
чем были они сами. Благодаря им мы и в ссылке не чувствовали себя одинокими
в той мере, как этого можно было бы ожидать.

Мало-помалу мы обжились на новом месте. Ближайшею соседкою нашею была
старая-престарая, но еще бодрая старушка, у которой я вскоре сделался
ежедневным гостем. Она опрятнее других содержала свою избенку и топила ее
так рано, что днем в ней почти не бывало дыму. Это мне особенно нравилось,
так как мы никак не могли привыкнуть к дыму. Помимо того, меня привлекали к
старушке еще вкусные горячие блины, которыми она меня угощала.

Чуриловка почему-то была особенно бедна молодыми девушками. Я помню
всего двух. Обе меня ласкали и баловали, но я предпочитал миловидную Домну,
красные щечки и задорно вздернутый носик которой и теперь живо рисуются
передо мной.

Мне было уже лет шесть, семь. Я еще раньше выучился читать и писать. В
Чуриловке на первых порах учение мое не шло дальше. Виноват, я в течение
зимы приобрел новое искусство - плести лапти, и очень гордился тем, что
носил обувь собственного изделия, и таким образом не отставал от других