"Павел Нилин. Через кладбище" - читать интересную книгу автора

тебя, как вырос. Узнать нельзя! Плечи какие! Мужик, просто мужик! И
размордел как хорошо!
- Ведь все на свежем воздухе, Сазон Иваныч. Сосна, ель. Или вот, как
здесь, дубы, липа, орешник. И опять березы. Все это, говорят, полезно для
здоровья. Укрепляет.
- Укрепляет, - задумчиво согласился Сазон Иванович. - Да-а... Это
верно, что укрепляет... А лет-то тебе теперь сколько?
- В сентябре вот недавно исполнилось уже шестнадцать. Семнадцатый
пошел...
- Ты гляди что, - округлил глаза Сазон Иванович. - Шестнадцать. Это же,
если б не погубили твою мамашу, она могла бы тебе сейчас день рождения
справить. Пирог хотя бы с клюквенным вареньем спекла. И паспорт тебе бы
выдали, как у нас полагается. Как было заведено... в советское время...
Михась достал из-за пазухи две бумажки.
- Паспорт мне, Сазон Иваныч, уже выдали. Немецкий. Вот смотрите. Печать
только, по-моему, дерьмо.
Сазон Иванович переложил в одну руку вожжи, вынул из внутреннего
кармана очки, надел.
- Н-да. Документ весь правильный. И этот, и этот. А печать хвалить не
за что. С такой печатью лучше и не показываться. Ах ты, жалко, раньше
разговору не было! Я бы тебе мог и печать хорошую поставить, и документы
даже лучше этих выправить. У меня же в Залютьеве вся управа в руках. И
зондер знакомый. Пьяница. Карл Гроскопф. Значит, Большая голова. Ах как
жалко! Может, заедем в Залютьево? Хоть это большой крюк. А мы, считай,
почти что доехали. Вот сейчас Сачки, потом Синюрино, а там сразу и
Жухаловичи. Что же делать? Нет, с такой печатью ни ходить, ни ездить...
- Ведь говорил им, - вздохнул Михась. - Лопухи! Лопухи и бюрократы! И
Клавка - дурочка, припадочная. Говорит, зажимай пальцем...
- Ну ничего. Что-нибудь придумаем, - натянул вожжи Сазон Иванович,
въезжая в Сачки, в большую деревню или в маленький городок, на замощенную
булыжником, видимо главную улицу, некогда, должно быть, обставленную
двухэтажными, то кирпичными, то деревянными, домами, а теперь во множестве
разваленными, обгорелыми, обсыпанными известковой пылью.
И все-таки кое-где среди руин и пожарищ возвышались целые дома.
Михась и Сазон Иванович еще издали увидали выглядывающий из-за
пожелтевших и наполовину облетевших кленов и лип аккуратный
свежеокрашенный в голубой и белый цвет домик с застекленной верандой и
услышали удивительно нежную, грустную музыку.
Музыка, пока они подъезжали, все усиливалась и щемяще брала за сердце,
напоминая о чем-то давнем, милом, полузабытом, похожем на праздник.
Наконец подъехав, поравнявшись с домиком, они разглядели на веранде у
широко распахнутых стеклянных дверей пожилого, полного, рыжеватого с
лысиной мужчину в желто-малиновой с кистями куртке и в форменных немецких
военных брюках. Поставив ногу в лакированном сапоге на стул, он
самозабвенно играл на скрипке, сердито придавив ее, хрупкую, тяжелым
подбородком.
Чтобы не греметь телегой возле домика, не мешать скрипачу и не вызвать
его неудовольствия, Сазон Иванович чуть придержал лошадку. И только
миновав домик, подстегнул ее вожжами: хорошо бы поскорее проехать Сачки,
где разве знаешь, что может случиться.