"Павел Нилин. Через кладбище" - читать интересную книгу автора

Цурюк!
- У немца не забалуешь, - засмеялся Сазон Иванович. - Это не при
Советской власти. Немец - ведь он чуть что - сразу же даст прикурить. Нет,
у него не забалуешь. Цурюк.
Похоже было, что Сазона Ивановича даже веселила сейчас эта простая
мысль, что "у немца не забалуешь". Он как будто даже радовался, что немец
так строг и беспощаден.
Сазон Иванович курил и смеялся, оглядываясь на парией, чинивших дорогу.
Докурив, хозяйственно заплевал окурок и снова стал серьезным, даже
хмурым.
А у Михася вдруг пропало, желание рассказывать про Лаврушку. Михась
тоже почему-то нахмурился.
Объезд растянулся чуть ли не на километр. Ехать пришлось через поле по
старой сухой задубевшей колее среди скошенной ржи.
- Отец-то у тебя в армии, на фронте? - как бы спросил и как бы сам же и
ответил Сазон Иванович. - Ничего не слыхать? Да и как услышишь-то? А
может, уже и в плену. Много он наших в плен побрал...
- Едва ли.
- Что - едва ли?
- Едва ли мой отец в плен согласится пойти.
Сазон Иванович засмеялся:
- Да, милый ты мой, разве кто на это согласие спрашивает? Могли ранить
тяжело, вот тебе, пожалуйста, - и в плену. От этого зарекаться нельзя... А
Шурка ваша где? Ведь она училась где-то, в Ленинграде, что ли? На немку
она вроде училась или английскому языку?
- Не знаю, где она теперь, - еще больше нахмурился Михась.
- Ну да, откуда же ты можешь узнать, - согласился Сазон Иванович. -
После войны только все узнаем: кто есть налицо, кого не хватает...
Телега надсадно скрипела, размалывая колесами давно засохшую грязь. И
все-таки сквозь этот скрип Сазон Иванович уловил тонкий, еле слышный писк.
- Никак, перепела свистят, - удивленно повел он ухом. - Ну да,
перепела. Не ко времени как будто. Ненормально...
Поглядел на небо - синее, светлое, в белых облаках. Вздохнул:
- А дождя все нет. Сухо. Сухая земля. Если озими вот в таком виде,
сухие, уйдут под снег, будет очень нехорошо. И хотя нам хлеб этот, может,
и не придется кушать на будущий год, может, мы и сами-то еще на будущий
год не останемся, а все равно жалко. Живой думает о живом. И о живом
печется...
Сазон Иванович опять как бы разговаривал сам с собой, как бы думал
вслух.
А Михась молчал, насупясь. Все это время, с начала войны, он редко
вспоминал о доме, о матери, об отце, о сестрах - Шурке и Антонине. По
ночам только в полусне воспоминания иногда тревожили его. А сейчас Сазон
Иванович вдруг нечаянно разворошил что-то горестное в душе.
От реки пахнуло ветерком - прохладным, даже холодноватым, предзимним.
- Ты чего шапку-то не носишь? - взглянул Сазон Иванович на белобрысую
голову Михася. - Нету, что ли, шапки?
"Казаков не велит носить", - хотел сказать Михась, но не сказал. Надел
кепку, вынув ее из-за пазухи.