"Павел Нилин. Дурь" - читать интересную книгу автора

Мне как отцу это было, конечно, очень приятно. Хотя, скажу вам
откровенно, с Эльвирой у меня вроде того что не налаживались нормальные
отношения. Ну, например, я зайду за ней в детский садик к вечеру, а она:
- Лучше бы мама пришла. Ты же мне сзади все пуговицы перепутываешь...
Уж чего я не делал для нее, а она все этаким зверьком ко мне. А
девочка, между прочим, - все считают, - вылитый я. Даже моя мамаша так
считает. Даже уши у Эльвиры, заметно, мои, вот тоже слегка оттопыренные.
Отчего я избегаю короткой стрижки.
Но больше всего мне было неприятно, что Эльвира нет-нет да и вспомнит
какого-то дядю Шурика, как он во дворе на детской площадке ходил на руках.
- А ты так, - спрашивает, - можешь?
Один раз вечером Танюшки не было дома, я привел Эльвиру из садика,
налил ей чаю с топленым молоком, как она любит, и тут же, чтобы
развеселить ее, показал вроде фокуса, как будто из уха достаю тульский
пряник.
- А из этого уха можешь?
- Могу... Я, Вирочка, - говорю, - все могу. Я же, - ты пойми это
хорошо, - бывший солдат.
- А дядя Шурик - сержант.
- Ну, ладно, пес с ним, с этим дядей Шуриком. Не надо сердиться, -
приказал я себе. И спросил не своим, а каким-то подхалимским голосом: - А
кого ты любишь больше, Вирочка, скажи откровенно: меня, своего папу, или
этого, как ты выражаешься, дядю Шурика?
- Потапова, - говорит она.
- Какого, - спрашиваю, - Потапова?
- Какого, какого. Потапова не знаешь? Он всегда духи и конфеты
приносит. И катает меня на машине...
Я прямо весь закипаю от таких детских слов. Но все-таки упорно
сдерживаю себя.
- А ты, - вдруг спрашивает она меня, - жить теперь у нас будешь?
Всегда-всегда?
- Ну, конечно, дурочка ты такая, - объясняю я ей без всякой злобы. - Ты
пойми, я прошу тебя, и хорошо запомни: я же есть твой родной папочка. Ну,
кто же может быть лучше родного отца?
- Дяди лучше, - говорит она, как будто специально добывает во мне
огонь. - Дяди все время чего-нибудь хорошее дарят. А ты всего-всего только
зайца подарил. Да и то я его давно знаю. Он, - говорит, - давно тут в
комоде лежал, завернутый, этот заяц...
Хорошо, что мне надо было в этот день ехать в ночь на работу. Я не знал
бы, куда девать себя, - такая на меня не то что злость, а какая-то злая
тоска напала. Я, наверно, напился бы в этот день до потери сознания, если
б мне не на работу.
Но утром опять все повторяется по-хорошему.
Танюшка, как всегда, после моей ночной смены, веселая, какая-то
душистая, в пестреньком легком халатике, встречает меня у дверей. Ей же на
работу, в кафе чаще всего - с двенадцати. Уже затопила колонку, чтобы я
мог помыться. И щебечет, щебечет вокруг меня.
- Яишенку тебе или картошечки пожарю? - и кладет мне руки вот этак на
плечи. - Устал, замаялся? - спрашивает.
Ну как тут будешь сердиться? Это же кем надо быть, чтобы сердиться?