"Норберт Ниман. Школа насилия " - читать интересную книгу автора

излагать ученикам? А мне-то самому разве это интересно? Теперь я все чаще
начинаю уроки с того, что читаю вслух "Наводящие вопросы" из учебника. В
общем-то я декламирую их сам себе.
"Как вы понимаете политические требования демонстрантов ГДР: "Мы -
народ" и "Мы - один народ"?"
Как будто таким образом можно пробиться к логике, скрытой за
историческими датами.
"В качестве источника используйте речь Штефана Гейма 4 ноября 1989
года, которую он произнес на Александерплац в Восточном Берлине на массовом
митинге с требованиями большей демократии".
Я всячески пытаюсь сосредоточиться и понять подобные фразы. Какая сушь!
Голосовые связки издают лишь хриплое сипение. Но у меня в голове эти фразы
гремят, как приказы фельдфебеля.
"Сравните картину военного парада 7 октября 1989 года в честь 40-летия
ГДР с фотографией демонстрации, состоявшейся в Лейпциге в понедельник, 9
октября 1989 года".
Да еще шушуканье в классе, это более или менее сдержанное хихиканье. Я
воспринимаю его как оглушительный шум. В нем тонет любое слово.
Поэтому я поднимаю глаза от учебника, и из меня просится наружу мой
собственный шепот: "Что это, в сущности, такое - демократия? Что это, в
сущности, означает "больше демократии"?"
О, они уже привыкли, мои ученики, они знают, что я могу на долгие
минуты погрузиться в задумчивость. И вынырнуть с одним-единственным словом
или фразой в качестве добычи, которую я выудил из болота абстрактных словес
и выкладываю перед ними как ключ неизвестно к какой двери.
И, что забавно, - видимо, как раз за это они меня любят. Каждый раз,
поднимая глаза от учебника, я встречаю сплошь благожелательные взгляды.
Ясно, отмахиваешься ты, сейчас опять заведешь свою волынку про знаменитый
пресловутый 11-й "Б", мой любимый класс. Майк и Ди-Джей Марлон, Улыбчивый,
Амелия и Карин, не говоря уж о нашей любимой маленькой Наде. Душа драмкружка
и влажная греза каждого сколько-нибудь приемлемого учителя немецкого. Так
ведь ты думаешь? Но я совсем не об этом. Говоря о благожелательности, я и
правда имею в виду всех, весь класс.
Даже Ивонну Блюменбеккер, даже если она взорвала пузырь жевательной
резинки, скандально нарушив краткое молчание, обычно наступавшее после моего
вопроса. Даже остальных, например, Бабси Бауэр и Конни Ион, прозванных
Спайс-герлами. Они сидят, разумеется, на последних партах, у окна. В ряду,
где девочки. На мясистом носу Ивонны, на ее огромных, красных, как роза,
накрашенных губах повисли ошметки пузыря, и она уткнулась лицом в унизанные
кольцами руки, пухлые, словно желатиновый пудинг. Вот заходили ходуном три
тщательно взлохмаченные, похожие на шлемы прически этого женского батальона,
поскольку наши прикольные крошки принялись не то щипать, не то колотить друг
друга. Потом они всегда бросают на меня смущенные, хоть и сияющие взгляды,
но такая уж идет игра.
После чего Эркан неизбежно демонстрирует свой коронный номер. Можешь
полюбоваться: сей развязный подросток, господин Фискиран, щеголяет жестами и
позами, которые собезьянничал у исполнителей гангстерского рэпа, и носит
неизменные солнечные очки, приклеивает их гелем к пробору на кудрявой
шевелюре и в один момент простым движением бровей стряхивает на глаза. А вот
из его детской глотки, как лай, вырывается сварливое "Yo, yo, fuck you". При