"Норберт Ниман. Школа насилия " - читать интересную книгу автора

За эти годы они росли, взрослели, получили воспитание, ты воспитал их - для
чего? Ведь все они как-никак твои дети, сожалею, что не могу выражаться
менее банально. С кем я теперь, собственно, имею дело, что ты с ними
сотворил, с этим твоим выводком, - вот что хотелось бы выяснить. Если уж
даже я, который, видимо, сидит с ними в гнезде, превратился в такого слабака
и дурака?..
Конечно, никто из класса не вызвался отвечать. На такой-то вопрос.
Конечно, я и не надеялся, что кто-то вызовется или ответит. Даже Надя
молчала. И на прошлой неделе она демонстративно держалась в тени, по крайней
мере до сегодняшнего утра. Нет, школьники не тупицы, в этом мы с тобой можем
быть уверены на сто процентов и раз навсегда. Они точно знают, чего от меня
ждать.
Итак, я взглянул в окно, я всегда смотрю в окно после подобных
вопросов, на выезд к шоссе, где шныряют грузовики, фирменные фургоны и
рейсовые автобусы, недолго, но все-таки две-три необходимые для разгона
минуты. О чем я при этом думаю? Так, размышляю о том о сем. На последнем
уроке в среду, о котором речь, я думал об их странной симпатии к моим
дидактическим опытам, о нашем альянсе при полном отсутствии интереса. Я
выуживаю слова из учебника истории, чтобы те дрыгались наверху, в
смертельном воздухе классной комнаты. Классу нравится наблюдать за этим
дрыганьем. Вот такая штука.
И эта штука порой сводит меня с ума. В последнее время все чаще.
Заставить бы их самих дрыгаться вместо слов. Поддеть на крючок несколько
экземпляров из их молодежного муравейника, каковой для меня не меньшая
абстракция, и подробненько рассмотреть под лупой. Под таким увеличением,
чтобы не осталось ничего, кроме ужаса неподвижного учительского глаза. У
меня действительно возникает порой страстное желание наказать их, нет,
покарать не знаю за что. Скверно.
Конечно, это просто смешно. Но с некоторыми получается, по крайней мере
чуть-чуть, они приходят в смущение на несколько секунд, прежде чем снова
погрузиться в привычное безразличие.
Мишель Мюллер, например; она сидит прямо передо мной, пухленькая
маленькая зубрила. И как же она сразу зашаркала толстыми голыми ногами в
уродливых коричневых сандалиях, когда позавчера я пристально посмотрел на
нее. От страшного смущения покраснели даже пятки. И вот тебе пожалуйста.
Запуганная, совершенно зажатая, так и так почти исключенная своими
однокашниками. Тот факт, что мой взгляд инстинктивно падает прежде всего на
нее, доказывает, какой я трус.
Нормально, вполне нормально, считаешь ты, ведь все мы свиньи,
бессильные против соблазна унижать таких заведомо потерянных для жизни
людей?
Эта Мюллер выросла еще на одном из хуторов на восточной окраине города,
где теперь новый промышленный район. Настоящая крестьянская девка, я уж
думал, таких больше не бывает. Юбка, блузка, волосы. Как будто она только
что из коровника и из школы отправится прямиком туда же. Она сама корова,
язвят красотки вроде Софи Ланге или этой Шольц. Передразнивают ее,
выпучивают глаза, пялятся, двигают челюстью, будто жуют. Похоже, они и
впрямь больны, эти выпученные глаза Мишель. Прибавь сюда ее заторможенные
движения, ее пришибленность и молчаливость. Но при этом она далеко не такая
тупица, как та же Софи, у которой на лице просто написана невосприимчивость