"Норберт Ниман. Школа насилия " - читать интересную книгу автора

глотку, чтобы добиться чуть-чуть большей громкости звука. Он тяжело дышит.
Потом повторяет все те же обрывки. Теперь я разбираю слова. И остаюсь, как
прежде, с носом.
Ты не поверишь, но я прикипел к нему душой, к этому Майеру. В
определенном смысле со мной происходит примерно то же, что с ним, только
наоборот. Если Кевину недостает слов, то я буквально вот-вот от них
задохнусь. Результат тот же. Двое безъязыких, которым нужно как-то
договориться. Словно я гляжусь в зеркало и жду, что мое отражение в любой
момент заговорит со мной.
"Демократия. Ну, Кевин, у тебя есть какие-то мысли на сей счет?"
Итак, я его вызвал. Как всегда, по глупости вообразил, что сумел
сформулировать вопрос так, чтобы пробиться к парню, за эту странную
молчаливую маску. Добраться до него, вынудить возразить, разговорить.
Дурацкая идея. Разве я способен построить фразу из слов, существующих в мире
Кевина, в мире этих подростков? И все-таки думаю - вдруг прорвет какую-то
плотину и мы сможем даже обменяться мнениями. А я ведь давным-давно
расстался с этой идеей, представь себе, расплевался раз и навсегда, это
совершенно безнадежное дело. Какое там воссоединение...
И вот я рассматривал струпья на бритой голове Майера, а она тем
временем пришла в типичное для нее состояние: сначала слабо, а затем все
более энергично закивала. Я сразу понял, что сегодня он не выдавит, не
сможет выдавить из себя ни звука. По классу между тем прокатился обычный
ехидный смешок. Этот парнишка, он из тех чудаков-изгоев, над которыми
испокон века издевались во всех школах мира, их всегда мучают и доводят до
полного отчаяния. Девочки вроде Мишель Мюллер на всю жизнь получат
глубочайшее отвращение к собственному телу. У мальчиков, по-видимому,
ломается что-то другое, какой-то другой центр. Их вынуждают возненавидеть не
свою плоть, но самое свое существование, в самом элементарном смысле. Таких
мальчиков раздевают догола, привязывают к деревьям и бросают вот так,
нагишом, на произвол судьбы, их заталкивают головой в унитаз, на них
мочатся, их парты мажут собачьим калом. Их буквально окунают в дерьмо до тех
пор, пока они сами не захотят в нем оставаться. А девочкам вроде Мишель
приходится учиться воспринимать самих себя как кусок дерьма. Похоже, и то и
другое одинаково ужасно. Кевин Майер, несомненно, стал бы кандидатом на это
социальное вытеснение, характерное для подростковых сдвигов между 6-м и 8-м
классами, если бы Надя много лет подряд не простирала, так сказать, над ним
свою десницу. Карин, Амелия, Надя составили в свое время как бы его личную
охрану, и у Кевина иногда даже прорезалось некое подобие самоуверенности.
Довольно симпатичный получился квартет, со своим избалованным шутом.
Разумеется, компания скоро распадется и Кевин станет еще более одиноким, сам
понимаешь.
Я все рассматривал ржавый серп - шрам - на кивающей бритой голове
Майера, а вопрос, который я задал ему, продолжал безостановочно крутиться у
меня в мозгу, превращаясь в полную абракадабру. И вдруг я подумал, что все в
общем-то происходит с точностью до наоборот. История, то бишь современность,
то бишь действительность, как раз никуда не девается. За прошедшие
десятилетия она, напротив, стала обозримее. Информационная техника раскрыла
целые континенты. Они предстали наглядно, как на географической карте, а
память безостановочно чертит эту карту с нуля. Я подумал, что все на свете,
каким бы жалким, или нелепым, или безумным оно ни было, неотвязно кричит,