"Норберт Ниман. Школа насилия " - читать интересную книгу автора

плечи слегка пригнуть, спину сгорбить, руки держать в карманах куртки. Но
всегда быть начеку, чтобы все в целом не показалось слишком нарочитым, я же
не обезьяна. Это стоило жуткого напряжения.
И вот моя маленькая дочка тоже заражается этой дурью. Без конца возится
со своими волосами, вплетает ленточки, заплетает косички, а я должен ей
ассистировать. Потом красится. Румяна, тени для век, непременная губная
помада, щипчики для закручивания ресниц, на них и смотреть-то страшно. А
ногти... Купила себе этакие штуковины из пластика, наклеивает их на свои
слоящиеся ноготки и красит синим или черным лаком. Получаются настоящие
когти. Усядется напротив меня, растопырит пальцы и помахивает ими, чтобы лак
высох. Ну и процедура. На шее у нее плотно прилегающая черно-синяя
продырявленная лента, имитирующая какую-то татуировку, сейчас ее многие
носят, даже восьмилетки. И наконец, разумеется, прикид. Туфли, сапоги,
сандалии на высоченной грубой платформе, коричневые и бежевые брюки в
обтяжку и эти топы выше пупка. В каковой она желает теперь вставить кольцо.
Сделать пирсинг.
Ясное дело, налицо так называемый процесс отторжения: модная
экипировка, капризы и резкие перемены в настроениях подростков отталкивают и
даже несколько шокируют родителей. Но черт возьми, девочке еще нет и
двенадцати. А я не могу отделаться от мысли, что она ведет себя и
выражается, как маленькая шлюха.
Да, тяжкое испытание. Всего год назад, когда она проводила у меня
каникулы, между нами возникали блаженные моменты взаимопонимания. Мы уютно
устраивались на диване, под одним пледом, и, тесно прижавшись друг к другу,
с огромной упаковкой земляных орешков на животе, в двадцатый раз смотрели
"Рони, дочь разбойника"; каждый раз она непременно брала из видеотеки этот
фильм. Сложить головоломку "Конь и великан", сыграть в шашки - это и было
счастьем. Я даже показал ей, как ходят фигуры в шахматах. Все это больше не
срабатывает.
Когда мы идем по улице и встречаем компанию ее ровесниц, расфуфыренных
примерно так же, как Люци, она, я думаю, меня стыдится. Стыдится моего
брюшка, маленького двойного подбородка. Я невольно втягиваю живот и
расправляю плечи. Потом, в машине, в метро, дома, она не разговаривает со
мной, разве что обронит нечто невразумительное. Все ей кажется глупым, ничем
не угодишь. На этой стадии раздражительности ей наверняка противен весь мой
образ жизни, все, что связано со мной. Ей бы хотелось иметь отца, у которого
много денег, который в каникулы слетает с ней на южный курорт и так далее.
Уж во всяком случае не такого, как скучный, занудный, неспортивный учитель
немецкого с тысячью книжек. Через несколько часов она, правда,
успокаивается.
Но я все чаще думаю, что она видит во мне искаженное отражение самой
себя, и оно ей очень не нравится. Она, конечно, догадывается, что, едва за
ней захлопнется дверь, я поведу себя примерно так же, как она. В сущности, я
только и делаю, что валяюсь на диване и смотрю всякую дрянь по телевизору,
хотя на дворе прекрасная погода.

2

Кто знает, почему именно сегодня я раскопал папку с материалами о
резком росте преступности среди девушек. Эта странная мысль пришла мне в