"Хироси Нома. № 36 (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

сапожником и в тюрьме занимался ремонтом обуви.
- А ты в который раз? - спросил он.
- В первый, - ответил я.
И он неожиданно начал расспрашивать меня, со сколькими женщинами я имею
дело, как будто ему хотелось показать, что он во всем превосходит меня.
- У тебя женщины есть?
И он приготовился загнуть мизинец на правой руке.
- Угу.
Я тогда не имел связи с женщиной в том смысле, в каком это понимал он,
но, повинуясь мгновенному побуждению, ответил утвердительно.
Мой ответ явно обманул его ожидания, и он возбужденно продолжал, словно
говоря "попробуем взять количеством":
- Вот что... А сколько?
- Одна.
- Всего одна?
- Угу, - ответил я и, решив, что пришло время спросить, сколько женщин
у него, обратился к нему:
- А у тебя?
- Три! Было четыре, да одна померла.
И он принялся рассказывать мне печальные истории безумной любви, в
которых правда явно перемежалась с вымыслом и хвастовством. Героем всех
таких рассказов был туиой и бесстыдный мужчина, а героинями - столь же
глупые женщины. Похоже, что и побеги свои он совершал из стремления
установить некое равновесие между короткими периодами наслаждений с этими
женщинами и наступающей затем многомесячной тюремной страдой.
По его словам, он и во время нынешнего побега успел обзавестись
женщиной, и, тыча в меня левой рукой с сплющенным, как это часто бывает у
сапожников, большим пальцем, он изложил мне все, что касалось ее занятий,
лица и сложения.
- У тебя, верно, живот подвело? - внезапно переме-ил он тему и объяснил
мне, что, если глотать пищу, по возможности не разжевывая, а к чаю и воде
совсем не притрагиваться, - это очень поможет избавиться от ощущения пустоты
в желудке. Он, видимо, испытывал удовольствие, открывая передо мной,
новичком, сокровенные стороны тюремной жизни. И вместе с тем законно
требовал от меня уважения. Он научил меня также еще одному способу облегчить
тюремную жизнь: нужно подумать, как привлечь на свою сторону одного из
надзирателей, все равно кого. Сам-то он в тюрьме всегда имел дело с ремонтом
обуви и часть получаемого кожевенного материала передавал надзирателю, зато
и вертел им как хотел...
Он говорил обо всем так, словно в тюремной жизни не было ни одной
детали, ему не известной. Казалось также, он был твердо убежден, что, если
следовать указанным им способам, никакой ошибки быть не может и никаких
других способов прожить в тюрьме нет. Однако по тому, как он рассказывал,
мне было ясно, что он повторяет услышанное им в тюрьме же от людей, более,
чем он, преуспевших в тюремной жизни и гораздо более стойких в столкновении
с ней.
Вскоре послышались шаги надзирателя, возвращавшегося из столовой. Мы
мгновенно разошлись в разные стороны и уселись спиной друг к другу,
уставившись в стену перед собой. Однако мы успели все же договориться о том,
что, когда нам определят меру наказания, мы с ним будем держаться друг