"Лоуренс Норфолк. В обличье вепря" - читать интересную книгу автора

целым со своей добычей, будучи связан с ней согласным ритмом шагов вдоль
следа - или ритмом бегущей в жилах крови. В конце концов они всегда сходятся
в одной точке. Но ночной охотник всегда завернут в сеть, он щетинится
прутьями, покрытыми птичьим клеем, он бугрится маленькими птичьими клетками.
Лик луны он знает лучше, чем лицо собственной матери, и лесные тропинки
помнит куда подробнее, чем линии на собственной ладони. Свет, при котором он
охотится, - холодный свет.
Корявые ветки плотной дубовой поросли сомкнулись над головой Меланиона.
Еще немного выше по ручью, и его уже невозможно будет отличить от древесной
тени. Он еще раз остановился и прислушался, нет ли за ним погони. Где-то
внизу, под склоном горы, тявкали собаки. Вода журчала вокруг его коленей и
запястий. Русло было вылеплено из клейкой коричневато-желтой глины, в
которую ладони уходили, словно в ил. Камни, нанесенные течением на дно
ручья, царапали ему колени. Дубовая поросль над головой стала гуще и
поигрывала теперь разве что случайными отблесками света. Сумеречный мир. Он
уперся ступнями в берега и двинулся дальше, отдав про себя должное сыновьям
Фестия - они не оставили почти никаких следов, тогда как его собственные
судорожные усилия оставались в глине цепочкой глубоко вдавленных отпечатков
рук и ног.
Древко его копья застряло в путанице мелких ветвей над головой. Он
вытянул его на себя. Колени саднило; он чувствовал, как вода бередит ранки.
Русло было слишком узким, чтобы развернуться и осмотреть их. Глина уже
успела вымазать его с головы до ног, засохнуть и начать отваливаться
пластами; впрочем, свежий слой ложился заново всякий раз, как он
оскальзывался, ибо ползти ему приходилось практически на брюхе, чтобы не
соскальзывать вниз по течению. Колючий полог у него над головой то и дело
прорастал вниз и царапал ему спину. Время от времени ручей принимал в себя
тонкие струйки притоков. Возле каждого такого устьица русло сужалось и
мешало ему двигаться вперед. Складывалось впечатление, что ползти вверх
нужно будет до самого неба. Меру продвижения вперед можно было оценить
только по количеству рывков и толчков, которые становились все более
судорожными по мере того, как у него уставали руки и ноги. Он остановился
было передохнуть, но усилий на то, чтобы удерживаться на месте, уходило
ровно столько же, как на продвижение вперед. Преломленные солнечные лучи
пробивались сквозь густой древесный полог: горячие дротики, бьющие в спину.
Мысленным взором он то и дело проходился вдоль собственного тела, в котором
привык жить и которое спеклось теперь под солнышком в какую-то ломкую
шкурку. Он наблюдал со стороны за человеком, ползущим вверх по склону
Аракинфа, - из будущего, в котором он, как кости в погремушке, лежал в узкой
могиле из пропеченной на солнце глины, с обезьяньей ловкостью подстроившейся
под контуры его тела. И на память о нем останутся клочья пустого доспеха.
Корявые ветви прорастут сквозь эту раковину и будут оплетать руки и ноги до
тех пор, покуда сами не высохнут на раскаленных летних ветрах, не сгорят и
не оставят обугленный черепаший панцирь - добычу для любопытных глаз и
назойливых пальцев. Чьих? И чьи губы сложатся, чтобы произнести вслух имя,
написанное на пергаментной коже, в память о живом существе, которым он был
когда-то: Меланион?
Он остановился. Перевел дыхание и опять толкнул тело вверх. Впереди,
возле места, где из-под почвы глядел выход известняковой породы, русло
загибалось влево. Он протянул свое тело мимо очередного препятствия. Неужели