"Лоуренс Норфолк. В обличье вепря" - читать интересную книгу автора

стороны и центром которого была сумма небрежно переплетенных судеб: здесь,
где Евритион прикрыл глаза от взявшейся невесть откуда вспышки света,
густого солнечного луча, который каким-то образом пробился сквозь
многослойный лесной полог, а Пелей нагнул голову, чтобы что-то сказать ему
на ухо; или здесь, где Анкей с гулким пересыпчатым звуком вогнал секиру в
изъеденный сухой гнилью древесный ствол и встал, чтобы помочиться в
кустистый папоротник; или здесь, где ничего не происходило, если не считать
терпеливого разъятия дохлого жука ордой лесных муравьев; или здесь, где еле
слышный шорох листьев над головой сообщал о налетевшем ветерке, слишком
слабом, чтобы прорваться сквозь плотный покров листвы и всколыхнуть
пойманный в ловушку воздух, в том месте, где Аталанта остановилась на
секунду, посмотрела вверх и не заметила, как Аура обернулась и сделала
стойку в направлении густой ольховой поросли, где что-то двинулось от одного
древесного ствола к другому. Хозяйка опустила голову, собака отвернулась,
ночной охотник растворился в подлеске.
Он патрулировал подвижную границу занятой ими территории, кружил,
подходил ближе, удалялся снова. Открытое пространство полян заставляло его
на время покидать свою дичь в поисках надежного укрытия. Когда деревья снова
смыкались у него над головой и отраженный солнечный свет перекрашивал все и
вся в камуфляжные тона, он снова мог подойти поближе. Его пространство было
на самой границе их чувств, там, где причиной пертурбации лесной светотени
могли стать согнутая ветром ветка или сорвавшийся с места дрозд, где сухой
хруст неосторожного шага, просочившись сквозь фильтры листьев, стволов и
сучьев и отразившись многократным эхо, теряет прямой смысл, становится
двусмысленной, зыбкой, случайной звуковой аномалией: в этом царстве
зашифрованных шарад на их глаза и уши вполне можно положиться - они обманут
себя сами. Ее собака уловила его запах. Этого он скрыть не в состоянии.
Ночной охотник держит свои знаки при себе, наблюдает незамеченным,
подслушивает, оставаясь неуслышанным. Дичь даже не чувствует руки, которая
сжимается у нее на глотке.
Он был несовершенен, поскольку зона, где он мог существовать, была
настолько узкой, а границы ее - тоньше некуда. Пути-дороги бредущих наугад
охотников пробивали сквозь сумеречный лес непредсказуемые просеки, порою
оставляя для него лишь узкие, сходящие на нет полуострова; и он едва
умудрялся побороть в себе искушение снова затесаться в их ряды. Однажды он
очутился в заваленной прелыми листьями впадине, между корнями нескольких
диких груш; он лежал и слушал, как два раздельных ритма человеческих шагов
проследовали справа и слева от него. Они прошли по обе стороны, и он снова
начал дышать. В другой раз он шел напрямую по длинной естественной
сумахово-дубовой аллее и тут вдруг оказался на самом виду у другого
охотника, который как раз решил ее пересечь, - расстояние между ними было
слишком большим, и ни тот ни другой не были в состоянии друг друг а
опознать. Человек, мгновение поколебавшись, поднял в приветственном жесте
руку. Он ответил на приветствие, улыбнулся себе под нос и пошел дальше.
Поляны делались все шире. Прогалы между тесно стоящими деревьями
поначалу казались ему шахтами, вырытыми в плотной массе леса. Теперь солнце
стекло с древесного полога и вкрай залило их светом. И ему приходилось
отводить глаза, тонко настроенные на глубинный лесной полумрак. Световые
панели делались все длиннее и шире, превращались в огромные святилища, вход
в которые был для него заказан. Он ждал на самой границе очередной