"Лоуренс Норфолк. В обличье вепря" - читать интересную книгу автора

буйно-травянистой луговины, пока последний из охотников не исчезал среди
деревьев на противоположной ее стороне, а потом полз через открытый участок,
добирался до спасительной полумглы и бежал вперед, чтобы снова нагнать их.
Двигались они без всякой системы. Они рассыпались по лесу и снова собирались
вместе, они то замедляли шаг, то прибавляли, и в конце концов ему стало
казаться, что эта непоследовательность и есть их главная отличительная черта
и что управляет ими не столько их же собственная воля, сколько его
сложносочиненная вокруг них траектория. Потому что преследователями они уже
не были, вне зависимости от того, отдавали они сами себе в этом отчет или
нет. Тот, кого они преследовали, больше не шел впереди них, и все эти
безостановочные и суетливые перемещения напомнили ему о лани, которая
впадает в панику после того, как первый пес первый раз царапнет ее по боку
клыками, и ее ноги перестают поспевать за ее же собственным страхом, и она
ломится, не разбирая дороги, прямо сквозь стадо, и стадо рассыпается по
сторонам. Охотники двигались уже не как хищники, а как те, для кого знать,
полагать, подозревать и бояться - уже не разные способы видеть ситуацию,
между которыми ты сам волен выбирать, а последовательно сменяющие друг друга
стадии. Они двигались как дичь. А его собственная дрожь, понял он, пока
сидел в густой поросли на опушке и ждал, когда последний из них скроется в
кустах на дальней стороне поляны, совершенно беспочвенна. Единственная
причина их страха - это вепрь.
Когда деревья кончились совсем, солнце уже клонилось к закату.
Пропитанная водой почва поросла пучками осоки. Десять охотников, плечом к
плечу, шли к высокой зеленой стене тростника. Он знал, что там, за
тростником, лежит озеро. К северу и востоку дыбились горы. Он выхватил
взглядом Аталанту, потом Мелеагра и Анкея. Прочих отличить друг от друга он
не смог. Их фигурки расплывались и наплывали одна на другую, пока его взгляд
совсем не перестал их различать, словно отдельные стебли тростника, между
которыми они сейчас проскользнули и которые сомкнулись у них за спиной и
скрыли их, как будто они все тем же широким шагом погрузились в морскую
пучину.
Вот тогда они и оставили его совсем; или он - вот так - и потерял их.
Он так никогда и не смог восстановить события последовавшей ночи. Те, кто
спасся, могли пройти мимо него в темноте. Те, кто погиб, могли остаться
лежать в тростниках. Из тех, кто выжил, только Анкей раздвинет утром высокие
зеленые стебли и пойдет обратно через болотистую луговину, с секирой на
плече, а на секире - ни пятнышка крови. Лицо его будет серым, в тон серым
утренним сумеркам, и он ни разу не оглянется на то место, где потерпел
поражение. Он не выкажет удивления, увидев молодого человека, и вместо этого
ткнет пальцем через плечо, туда, куда не в силах повернуть голову, и пойдет
себе прочь, ни слова не сказав о том, что там произошло. Меланиону будет
известно только то, что тем вечером, когда охотники скрылись у него из виду,
закат был роскошен и скор; что последовавшая за ним темнота была
всеобъемлющей; что до слуха его через луговину доносился шорох тростника,
хотя в воздухе не было ни дуновения; что когда земля, на которой он лежал,
задрожала, он подумал, что дрожь эта зародилась в его собственных затекших
во сне членах; что когда деревья у него за спиной затрещали и рухнули
наземь, произошло это, вероятнее всего, из-за какого-то тектонического
сдвига под землей; что когда этот грохот сменился размеренным топотом через
луговину, так что выброшенная вверх грязь дымкой заполнила воздух, забив ему