"Лоуренс Норфолк. В обличье вепря" - читать интересную книгу автора

подсоединили к приземистому ящичку, ощетинившемуся другими такими же
штекерами и проводами. Ведущий встал, чтобы обменяться рукопожатием: сначала
со Славой, этак походя, потом с ним.
- Это большая честь для меня, мсье Мемель, - начал Фоше, пока
ассистенты возились вокруг Сола, - Слава уже сказал вам, что мадам Лакнер
задерживается? Это наша вина. Нужно было предусмотреть возможные задержки.
Но вы здесь, и это, между нами, самое главное. Чтобы вы прервали свое
молчание именно здесь, - Он обвел рукой студию, похожую на ангар, - Для нас
это важно.
Фоше говорил и говорил, легко и плавно. Сол понял: ведущий просто
пытается заранее снять возможное напряжение. Он отогнал непрошеную мысль о
том, что все это неправильно, что Рут здесь нет, что он и понятия не имеет,
о чем ему хотелось бы поговорить, потому что он уже успел сказать слишком
много, давным-давно, другому такому же вкрадчивому человеку, что ему
следовало бы просто взять и выйти вон из этого круга света, из этой студии.
Договоренности, над которыми так долго и упорно трудился Слава, не будут
стоить ровным счетом ничего, как только его лицо появится на миллионах
телеэкранов. Что тогда помешает Фоше задать любой удобный лично для него
вопрос?
А потом он увидел, что у техника, который возился с проводками от
микрофона, из кармана куртки торчит потрепанный томик его стихов и что
служители Фоше, вместо того чтобы самозабвенно взирать на истинного бога
этой управляемой вселенной, повелителя искусственных света и тьмы, украдкой
приглядываются к нему. В статьях, посвященных ему и его творчеству, слово
"затворник" встречалось слишком часто. И не соответствовало
действительности. На каком-то из невидимых отсюда мониторов включили звук, и
взрыв шума сбил его с мысли. Кто-то велел приглушить огни. Пошла знакомая
музыка. Маленькие красные лампочки замигали в темноте, окружившей тот
островок желтоватого света, который удерживал их здесь и сейчас, его и
Максимильена. Кто-то произнес: "Пять секунд". Слишком поздно.
"Эберхардт". "Профессор Якоб Фойерштайн". При первом же упоминании о
любом из них встать и выйти вон. Ну, Рут, удружила.
Тусклый свет понемногу разгорелся до полноценной электрической зари.
Фоше развернулся лицом в точку, расположенную где-то слева от Сола, и начал
говорить:
- Самые болезненные раны мы наносим себе сами. Что случилось с
человечеством между тысяча девятьсот тридцать девятым и сорок пятым годами?
Мне доводилось общаться со многими из величайших художников нашего времени,
здесь, в этой программе, и тема эта - вне зависимости от того, выходила наша
беседа непосредственно на нее или нет, - во многих случаях оставалась одной
из ключевых. Что мы натворили? Как это вообще могло случиться? И сегодня у
меня в гостях человек, которого многие из нас считают истинным хранителем
нашей памяти - и наших сомнений. А также и ответа на эти сомнения, который,
может статься, скрыт за сложной логикой и густой образностью самого
известного и самого выдающегося из его произведений. В пятьдесят первом году
поэма "Die Keilerjagd", или "La Chasse au Sanglier" увидела свет в одном
маленьком венском издательстве. Написана она была при весьма необычных
обстоятельствах никому не известным поэтом по имени Соломон Мемель.
Основанная отчасти на мифе об охоте на Калидонского вепря, отчасти на
событиях, которые случились с ним самим в годы войны...